Читать книгу "И оживут слова. Часть I - Наталья Способина"

Значит, правда все. И не мерещится мне, будто взгляд у него совсем не по годам. А еще мне показалось, что воин… не то чтобы не любит Альгидраса, но определенно предпочел бы держаться от него подальше. Наверное, в Свири вздохнули бы с облегчением, исчезни побратим воеводы в один прекрасный день. А вдруг и вправду исчезнет? Вспомнилось, как Альгидрас улыбался Злате, когда дарил ей бусы, и у меня перехватило горло.

— Так что там на корабле-то было? — нетерпеливо отозвался Миролюб, и я усмехнулась. Сразу видно — воин. Это не я тут со своими “дом — не дом, любят — не любят”.

— Знаешь, верно, что воеводу-то на берегу ранили? А кабы не Всемила, так и вовсе бы убили, — продолжил воин.

Я опустила голову, почувствовав, как Миролюб на миг прижал меня сильнее, словно благодаря за это. А ему-то какой прок в Радиме?

— Так Олег сначала на лодье что-то странное делал. Вроде как яд на стреле учуял. Ну, кварские-то стрелы часто с ядом, верно. Потому как от пустяшных ран в жутких корчах отходят. Так пока воевода горло драл на него… Слышал, небось, что запретил он Олегу-то на лодье впредь появляться, потому как голова бедовая. Так вот, пока воевода на него… тот давай ему рану вскрывать да порошком каким-то сыпать.

— Не порошком сперва, — перебил второй. — Сперва он яд отсосал.

— Да брешешь!

— Да я сам видел! Это ты на весле сидел, а я рядом был!

— А дальше? — поторопил Миролюб.

— А дальше ясно стало, что уйдут квары. У нас хоть Януш, да у Будимира лодья быстрее. И кормчий у них тоже хорош оказался. Януш так сразу и сказал, мол, в море выйдут — уйдут. А Януш в таком никогда не ошибается.

— Ну и Олег как раз с воеводиной раной закончил, — подхватил второй. — Наших-то много им вслед стреляло. И я стрелял, да на такой ветер — это только страху нагнать, куда там попасть. Им-то сподручней было. Их стрелы почти по ветру летели. Только и успевали их щитами ловить. А Олег совсем без головы — на нос залез. Ему уж Радогость и канат кинул, чтоб хоть привязался. «Нет, — кричит, — мешать будет».

— Воевода поди все горло сорвал, пока на него орал. Да тут дери горло не дери, все одно ничего не сделаешь. Стащить с носа тоже боязно: ну как под руку влезем, да он под весла упадет? Я, признаться, до того только слышал, как он стреляет. Да думал, брешут. Но только то ли вторая, то ли третья стрела в кормчего-то их и попала. Хотя укрыт тот был — не подступишься. Это не Януш, что дурниной орет, мол, ему щиты мешают. Радим бы и его с корабля ссадил, да нет другого такого, — посетовал воин.

— А ранило Олега как? — спросила я, удивляясь тому, как спокойно прозвучал мой голос — внутри при этом все дрожало.

Пока это все казалось нереальным. Каким-то дурным сном.

— Да повезло у них кому-то. Олега-то стрелой почти сразу зацепило. Может, еще до того, как он в их кормчего попал. Я не видел. Видел только, как Радогость к нему кинулся да щитом прикрыл. А потом Радогость две стрелы собой поймал. Добрый был воин, — вздохнул дружинник и склонил голову. — А Олег за борт свалился. Чудом успели весла убрать. А все одно диво, что живым потом подобрали. Видно, впрямь он везучий. Так все говорят.

Я кивнула, не поднимая головы. Да уж. Везучее не придумаешь.

Мужчины заговорили о кварском корабле. Я уже слышала это все за столом, поэтому просто стояла и думала о том, как должен был чувствовать себя Радим, зная, что раненый Альгидрас упал за борт, и не имея возможности помочь ему сразу, потому что он воин и главным для него было нагнать врага. И сколько таких решений ему приходится принимать? Как я могу его осуждать? Да с него только пылинки сдувать и всеми силами от злых мыслей отвлекать, как делает Златка!

Не знаю, сколько мы простояли с воинами. Очнулась я, только когда почувствовала, что Миролюб тянет меня прочь. Мы завернули за угол дома Радимира и оказались в едва освещенном закутке. Мое сердце нехорошо подскочило и, как выяснилось, правильно сделало, потому что едва мы скрылись от взглядов воинов, как Миролюб притянул меня к себе и поцеловал. От неожиданности я позволила ему это сделать. Он целовал меня по-настоящему, отнюдь не целомудренно. И в его поцелуе было обещание чего-то большего. А в моей голове лихорадочно билась мысль: это первый поцелуй Всемилы с ним или же она позволяла ему раньше такие вольности? Это нормально? И что мне делать?! Я положила руки ему на плечи, собираясь оттолкнуть, но в этот миг Миролюб прервал поцелуй и прошептал:

— Ну что? Все еще думаешь, что раз однорук, так и обнять не смогу? — он спросил это так, будто продолжал старый разговор. Неужели у Всемилы хватило ума сказать ему подобное?!

Я растерянно помотала головой, не зная, что ответить, и посмотрела на него снизу вверх. Неяркого света хватило на то, чтобы увидеть справа у Миролюба несколько абсолютно седых прядей. За столом я не могла этого заметить, потому что сидела от него слева. Не задумываясь, что делаю, я провела рукой по седине и спросила:

— Это у кваров? Да?

Он медленно кивнул.

— Я мальцом совсем был. Да ты, верно, и так знаешь. Не собирались они меня отцу возвращать. Я соврал, что не помню. Это — помню. И как к обряду готовили. Только руку сперва… чтобы отцу послать. Когда Всеслав с воинами своими на них напал, я уж не верил, что жив. Видел уже, как за покойным дедом по реке плыву. А он меня сперва рукой манил, а потом, когда я подплыл, сказал: «Рано тебе помирать, малец! Не сегодня». А потом оказалось, что вовсе не дед это говорил, а отец твой.

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. На миг представила себе испуганного замученного ребенка, потом мысли переметнулись на Альгидраса. «Последний в роду». Да что ж эти проклятые квары от них хотят? Что им нужно?

«Говорят, что Каменная Дева знает, когда ее дети нуждаются в ней. Только нет у нее сил помочь, потому что опутали путы высокую грудь да стынут ноги в сырой земле. И только обряды дают ей силу услышать своих детей. И плачет Дева не о погибших в тех обрядах, а о том, что с каждым днем голоса ее детей все тише».

Странные строчки всплыли в мозгу. Я потрясла головой, возвращаясь в реальность. Каменная Дева? Дети? Я попыталась ухватиться за это ощущение смешения реальностей. Тогда, на берегу, я увидела, что Радима ранят. Вот только ранение Радима было… знакомым. Я не знала, как это объяснить. Я не могла с уверенностью сказать, что видела отрывок из своей книги, но я каким-то образом знала, что Радима ранят. Здесь же… от странных слов веяло холодом, и они были чужими. Инородными, страшными. Я чувствовала, что не смогла бы написать так. Я поежилась, почувствовав озноб.

— Застыла? — спросил Миролюб, и я рассеянно кивнула.

Он провел мозолистыми пальцами по моей щеке. Я собиралась было спросить, что он делает, но поняла, что он вытирает мои слезы. Замечательно! Я умудрилась расплакаться.

— Ш-ш-ш. Позади все. Ты отца не бойся. И никого больше не бойся.

С этими словами Миролюб снова меня поцеловал. И это был совершенно собственнический поцелуй. Наверное, я должна была возмутиться, оттолкнуть, но я снова подумала об изувеченном ребенке и ответила на поцелуй. Кто знает, может быть, все же я виновата в том, что с ним случилось? Может быть, это мои строки? Исправить я уже ничего не смогу, но смогу хоть так искупить. Осуждать себя я буду потом. В конце концов, никто не заставит меня переходить к более серьезным вещам. Да Миролюб и не собирался. Просто целовал меня так, будто узнавал, изучал, забирал себе без остатка. Будто… вправду любил взбалмошную Всемилу.