Читать книгу "И оживут слова, часть IV - Наталья Способина"

В том мире иначе шумят деревья,

Там ярче листва и рассвет красивей,

Там в каждой травинке живут поверья,

Там воздух вечерний наполнен силой.

Там утром румяным по первым всходам

Скользнет ветерок, унося чьи-то мысли,

Ручей зазвенит, забирая невзгоды…

Тот мир, что утрачен, всегда будет чище.

Сперва ты поселишь его в своем сердце.

Он будет в тебе отзываться ночами,

Давая возможность душе отогреться,

Меняя реальность и грезы местами.

Но память не вечна, и выцветут тени.

Сначала не вспомнишь рассвет над водою,

Потом запах трав, скрип потертых ступеней,

Потом чей-то голос, что звал за собою.

Ты свыкнешься с этим. Научишься снова

Дышать и смеяться без призрачной боли.

Но в том из миров, что преданьями скован,

Тебе век назад уготована доля.

И сколько ни виться дорожке-тропинке,

Она к твоему приведет порогу

Того, чья душа – от твоей половинка,

Того, кого прокляли древние боги.

Выйдя на крыльцо университета, я остановилась и полезла в сумку за зонтиком. Бархатный сезон в этом году не задался: неделю назад зарядили дожди, вынудив бедных туристов проводить отпускные дни в кафе и ресторанах.

Я улыбнулась, поймав себя на мысли о туристах. Прожив в этом приморском городе чуть больше двух лет, я, кажется, наконец начала заражаться пренебрежением местных жителей к тем, кто слетался сюда в сезон отпусков как стая саранчи. Впрочем, если бы не туристы, местному населению жилось бы гораздо хуже.

— Ну и льет, — раздалось рядом со мной и, обернувшись, я встретилась взглядом с Павлом Николаевичем.

Я привычно улыбнулась, и он улыбнулся мне в ответ.

История нашего знакомства насчитывала добрый десяток лет. Она была странной и запутанной. Когда-то Павел Николаевич был моей огромной безответной любовью. Человеком, ради которого я едва не позабыла семейные установки на запрет романа с женатым мужчиной. Пожалуй, лишь его моральные принципы и здравый смысл не позволили мне наделать глупостей. А еще он стал тем, кто заставил меня поверить в себя, и за это я до сих пор была ему благодарна.

Его замечания насчет моих литературных способностей стали толчком к тому, что однажды я начала записывать историю, возникшую в моем воображении. Тогда я мнила себя весьма талантливой и считала, что мне удалось придумать отличный мир с интересными героями. Пока в один прекрасный момент я не оказалась в этом самом мире, где довольно быстро выяснилось, что никакой я не автор, а банальный передатчик информации, и что вырвала меня из нашего мира в тот древняя сила, которой понадобилась жертва.

Вообще-то, когда я пыталась вот так структурировать в голове случившееся пять с лишним лет назад, выходила полная ерунда и впору было записываться на прием к хорошему психиатру. Вот только я действительно целых два месяца провела в ином мире, чему имела неоспоримое доказательство. Даже целых три: шрам на руке после ранения стрелой, деревянную бусину-оберег и… сына, как бы странно это ни звучало.

Таким образом, моя подростковая влюбленность в Павла Николаевича и желание оправдать его надежды запустили цепочку этих событий.

Вернувшись в свой мир после двухмесячного отсутствия, я некоторое время чувствовала себя дезориентированной и оглушенной, а потом проблемы стали нарастать как снежный ком. Мне даже некогда было горевать об оставленных в Свири людях, некогда скучать по ним. Все силы уходили на то, чтобы заново устроить свою жизнь.

Мои родители не просто не поддержали меня в решении родить Димку, они поставили мне ультиматум: либо нагулянный неизвестно где ребенок, либо семья. Возможно, для кого-то это прозвучало бы чудовищно, но в моей семье всегда придерживались строгих принципов и дорожили репутацией, поэтому я ожидала чего-то подобного, но все равно в тот момент оказалась морально не готова — слишком сложно мне было вновь вживаться в некогда привычный мир.

Я, конечно, выбрала Димку. «А как иначе?» — ответила я тогда разочарованной маме, невольно повторив фразу, сказанную мне Альгидрасом. Я не могла убить своего сына… нашего сына.

Мама позвонила через пару месяцев и предложила выход из ситуации. Ее звонок застал меня по дороге с конференции. К счастью, Димка оказался не таким вредным, как его отец, и вел себя в животе вполне сносно. Во всяком случае, слово «токсикоз» я знала только понаслышке.

Выход из ситуации оказался в прямом смысле слова выходом — замуж. За сына ее приятельницы, которому я всегда нравилась и который готов был закрыть глаза на «некие факты», как выразилась мама. Так она обычно обозначала то, что бабушка называла «болтанием неизвестно где и возвращением на сносях». Формулировки бабушки всегда были менее щадящими.

Надо сказать, что под давлением мамы я даже задумалась. Кандидат был уже немолод, называл меня неизменно Наденькой и цитировал Блока. Но потом я представила, что на его коленях будет сидеть мой сын и слушать Блока. Нет, я ничего не имела против Блока. Наоборот. Но от неприятной картины, возникшей перед мысленным взором, избавиться уже не смогла. Мама в ответ на мой отказ пожелала мне удачи в воспитании сына и выразила надежду на то, что хотя бы из него получится толк. Впрочем, тут же призналась, что особенно этого не ждет. Я прорыдала весь вечер. Ольга, позвонившая в разгар моих стенаний по поводу собственной ничтожности, дала мне полчаса на сборы и вытащила на выставку абстрактной живописи.

Тогда-то в моей жизни вновь возник Павел Николаевич. Выставка располагалась в нескольких залах, и мы с Ольгой, увлекшись картинами, потеряли друг друга из виду. Остановившись у одной из картин, я попыталась отыскать указанный в названии дуб, но увы, работа была действительно абстрактной. Димка неожиданно начал так беспокойно шевелиться, что смотреть дуб мне расхотелось, и в этот момент за моей спиной раздался знакомый голос:

— Справа внизу — корни. Видите, они уходят за раму — в другой мир. А все остальное — крона. Она целый мир создает.

Я обернулась и не поверила своим глазам. Павел Николаевич почти не изменился за прошедшие годы. Был все так же свеж, харизматичен и, судя по кольцу на пальце, по-прежнему женат.

— Здравствуйте, Надежда. Безумно рад вас видеть, — с улыбкой произнес он и скользнул взглядом по моему животу, но, к счастью, заострять внимание на этом не стал. — Вы одна?

— Нет, я с подругой, — я поискала взглядом Ольгу, которой нигде не было видно, — но она куда-то пропала.

В моей голове билась мысль о том, что Павел Николаевич, разумеется, заметил мою беременность. И отсутствие обручального кольца наверняка тоже заметил. Стыд накатил удушливой волной.