Читать книгу "Сетерра. Книга 1. Шепот пепла - Диана Ибрагимова"

– Будете моими друзьями? – спросила она.

– А что у тебя есть? Мы будем с тобой дружить, если дашь нам что-нибудь взамен.

Беловласка угостила их пирожками. Мужчина и женщина вырвали котомку и съели все, что в ней было. Не оставили девочке ни кусочка. Но она не огорчилась, ведь теперь у нее были друзья.

– Можно, я пойду с вами? – спросила она.

– Нет, нельзя, – ответили мужчина и женщина. – Иди своей дорогой. Ты нам не нужна.

Беловласка заплакала горько-горько и отправилась дальше. Скоро она встретила девушку с охапкой хвороста и попросила о дружбе.

– Отдай мне свою красивую шубку, вот тогда я буду дружить с тобой.

Но и она обманула беловласку. Подхватила шубку и была такова. Даже свой старый тулуп не оставила.

Пошла девочка дальше. Голодная, замерзшая. Встретила маленького старичка на огромной собаке.

– Куда это ты идешь? – спросил он.

– Я ищу друзей, но никто не хочет со мной дружить, – сказала беловласка и заплакала.

– Я могу дружить с тобой. А что у тебя есть?

– Сапожки.

– Давай их скорее! Они мне в самый раз будут.

– А ты будешь дружить со мной?

– Конечно буду!

И девочка отдала последнее, что у нее было. Она осталась в одной рубашонке и босая. А снег колкий, ветер холодный.

Старичок забрал сапожки, хлопнул собаку по боку и уехал далеко-далеко. След его тут же сгладила пурга.

Пошла девочка дальше, заледенела совсем и умерла.

Липкуд многозначительно замолчал, глядя на Эллу.

– Ты что-нибудь поняла?

– Это г-грустная история.

– Она про тебя, между прочим! Эта девочка всем верила и умерла, потому что ее обманули. Ты понимаешь, что нельзя такой быть? Нельзя всем верить! Вообще никому верить нельзя! Понимаешь?

– Нет, – сказала Элла. – Зачем т-тогда жить, если никому не верить? Это намного грустнее, чем в поле з-замерзнуть. Я тебе поверила и с тобой пошла, а ты х-хороший оказался.

Липкуд хлопнул себя по лицу:

– Вот бестолковая!

Трава была холодная, влажная от росы. Косичка морщился, пробираясь через нее. Вспорхнула невдалеке испуганная куропатка. За волнами холмов на западе проступал отчетливый силуэт горы, а у ее подножия зеленел сосновый бор и вилась та самая река, о которой говорилось в песне. Дальше раскинулись топи, за ними путников ожидало кладбище шаманов. Во всяком случае, так представлял себе путь Липкуд. Проводника они так и не нашли.

Погода будто нарочно портилась. Туман, спускавшийся с холмов в долину, чудился полчищем духов, сросшихся и кативших волной в сторону добычи. Мрели впереди редкие кусты, ставшие без солнца черными. Липкуду мерещилось, что это скелеты стоят и поджидают их, а потом подбегут со всех сторон и станут рвать хуже бешеных псов.

Даже мягкие подушки вереска не казались приятными. Они были частью колдовского места. Липкуд велел Элле забраться к нему под кафтан. На всякий случай, чтобы призраки не украли. Девочка охотно юркнула под крыло Косички и слушала, как тревожно бьется его сердце.

Солнце на востоке погибло. Лишь тусклое пятно, изредка сквозившее в прогалах подвижных туч, напоминало о нем.

– Да мне совсем не жутко! – подбадривал себя Липкуд. – Когда еще загляну к шаманам на пирушку? Поговорим по душам, поборемся на костях, ядовитого мха пожуем. Я потом такие истории насочиняю, что взрослые мужики писаться будут от страха.

– Как сыро, – удивилась Элла, высунув нос.

– А ну не вылезай!

Так они добрели до соснового бора. Место было мрачное. Вначале ничего так. Сосенки высокие, реденькие, а потом начались болота. На них дерева сплошь мертвые стояли, видно, корни сгнили. И чем дальше, тем гуще серой паутиной срастались ветки. Ветер качал верхушки, завывал меж стволов. Все кругом скрипело, волновалась мутная вода в лужицах среди травяных кочек. В носу стоял неприятный запах, и даже на губах как будто горчило от него.

Элла и Косичка шли теперь по отдельности. Липкуд палкой проверял островки суши и прыгал с одного на другой, потом звал Эллу. Неловко соскользнув, он провалился одной ногой в топь и долго ругался. Подол чудного кафтана оказался заляпан во второй раз.

Деревья постепенно редели. Среди скелетов мертвых сосен появилась живая зелень. На кроны давило небо, все такое же темное, клокочущее и тяжелое. Ветер внизу на удивление утих, торфяная вонь стала навязчивой и душной.

– Да неужели! – воскликнул Липкуд некоторое время спустя. – Выбрались почти!

Он воспрянул духом и запел на всю округу:

А я маленький, да хорошенький!Ношу алый кафтанчик в горошинку.Волк за мною пошел, сгрызть пытался.Без зубов, бедолага, остался!

А я маленький, да хорошенький!Сапоги с каблучками на ноженьках.Меня солнце зажарить хотелоИ само от испуга сгорело!

Радовался он недолго. Впереди мрачным исполином высилась корявая гора. От путников ее отделяла река, заросшая густым камышом и полная бойких лягушек.

– Ну, хоть песня не врет, – буркнул Липкуд. – За леском, за речкою, так и есть. А после этой страшной горищи на север повернем. Там уж, наверное, костры приветственные палят, заждались скелетики.

Они перебирались вброд и здорово озябли. От усталости ноги не слушались, пришлось развести небольшой костер в закутке между тремя замшелыми глыбами, где было тихо и относительно тепло. Огонь не возмущался, горел ровно. Дым поднимался вверх, хотя погода явно предвещала дождь и ему следовало стелиться по земле. Липкуд счел это за хороший знак.

Он удивил Эллу кафтаном, где с изнаночной стороны пестрело не меньше трех десятков разнообразных карманов. Большие и маленькие, яркие и невзрачные, с узорами и без, они были сшиты из украденных платочков, распоротых поясков, а то и вырезаны из платьев, стянутых с бельевых веревок. Некоторые застегивались на пуговицы, другие затягивались шнурками, третьи зажимались чем-то вроде прищепок.

Внутри хранилось все, чего требовало житье-бытье странника: горстка медяков, фляжка, соль, кремень, деревянный гребень, пара флакончиков с лекарством на случай, если опять заболит зуб, уголек для глаз и бровей, коробочка сухих красок, чтобы сразу видели – нищий размалеванный певун – и не трогали. Был тут и ножик, и нитка с иглой для подшивания краденой одежки, зачастую слишком просторной. В левом рукаве ютилась губная гармоника, в правом – расписной веер – незаменимый атрибут для выступлений, где нужно изобразить женщину. Покопавшись еще, можно было выудить кольцо с маленьким желтым камнем, которое Липкуд хранил в память о матери, вороний череп, разноцветные перья и многое-многое другое. Красный кафтан был сокровищницей. Косичка не расстался бы с ним, даже утопая в болоте.