Читать книгу "Зеленая лампа - Лидия Либединская"

Вообще всё это похоже на паломничество к местам, связанным с великим нашим (?!) родичем.

Целую Машку и Татьяну Владимировну, не бесись без меня и не вреди себе.

Юрий».

Юрий Николаевич приехал загорелый и похудевший, от гимнастерки пахло пылью и солнцем, трудной и непонятной нам, женщинам, военной жизнью. Только глаза у него были усталые, да в волосах исчезла последняя черная прядь. Мы плакали и смеялись, говорили и не могли наговориться, верили и не верили, что опять вместе. Это была наша последняя разлука, больше мы не расставались никогда, ни на один день – разве только когда меня отвозили в родильный дом, что, впрочем, случалось не так уж редко.

15

6 сентября я проснулась от ломоты во всем теле. Накануне мы ходили пешком в Хамовники, в толстовский музей.

«Наверное, сказывается вчерашняя усталость», – подумала я.

Тихонько, чтобы не разбудить Юрия Николаевича, встала с постели, прошлась по комнате и открыла дверь на балкон. Осенняя утренняя свежесть вползла в комнату, день занимался прозрачный и ясный. Ломота прошла.

После завтрака мы, как обычно, сели за работу, я писала под диктовку, но сидеть было трудно, нет-нет, да и ломило поясницу, тянуло ноги. Надо идти в больницу, но ведь это значило расстаться на несколько дней! Я молчала, терпела, писала, прибирала комнату и читала вслух. Только время от времени подходила к Юрию Николаевичу и терлась щекой и лбом о его плечо, руки, шею. Он с тревогой поглядывал на меня:

– Тебе нехорошо?

– Нет, нет, всё прекрасно…

Мама уехала в магазин, получать по карточкам продукты. Машка встала после дневного сна, солнечные лучи стали косыми и длинными. Народная мудрость гласит: «Родить – нельзя погодить». Скрывать боль становилось всё труднее.

– Одевайся, поехали рожать! – решительно сказала я.

Юрий Николаевич побледнел.

– Началось?

– Поехали.

Арбатская площадь, тихий переулок, серое здание родильного дома имени Грауэрмана. Надев больничный халат, я смотрю в окно – они ходят вдвоем по пустынному переулку в густеющих сумерках и разговаривают о чем-то, по-взрослому озабоченные и по-детски беспомощные. Сейчас им отдадут мою одежду, и они уйдут домой.

А в 11 часов вечера, когда московское небо окрасили зеленые и красные, желтые и голубые огни салюта – столица салютовала героям, освободившим Донбасс, – у нас родилась дочка Таня.

«IX-6–7 в ночь. 1 1/2 ночи.

…Итак – Танька прибыла. Она, собственно, и ожидалась. Интересно, такая ли она, как мы с тобой видели во сне? Ты для меня заслоняешь ее, и так будет, наверное, всегда.

…Я звонил непрерывно, не отходя от телефона ни на минуту. Соединили… И вот всё уже произошло. Вот я пишу, знаю, что ты обращена ко мне, так же, как я весь обращен к тебе.

Итак, Танька родилась под гром пушек и звуки “Интернационала”. Она угодила здорово.

Сегодня я так и чувствовал: тут, рядом, за несколько домов, решается судьба моя – жить ли мне или нет.

Оказывается – жить.

Целую тебя.

Юрий».

А через три дня я была дома. Врачи уступили моим настойчивым просьбам и отпустили под расписку. Мы спускаемся в метро, голова кружится, не знаю, от слабости или от счастья. В руках у Юрия Николаевича белый сверток из кружев и лент, а в свертке маленькое красное сморщенное существо – человек.

В комнате прибрано, стол застлан белой скатертью, в стакане букетик лилово-розового душистого горошка и рядом длинный конверт.

Что можно было подарить в тот трудный и скудный военный год? Будь у Юрия Николаевича золотые горы, он не мог бы купить мне ничего в подарок. Я раскрыла конверт: записи о поездке в Ясную Поляну, то, о чем он рассказывал мне в письмах, читал из записных книжек. Всё тщательно перепечатано на машинке, а в конце – от руки его угловатым почерком:

«Исполняя твое желание, свожу воедино все записи о Ясной Поляне и дарю их тебе, счастье мое…»

16

Снова жизнь потекла прежним порядком. Только теперь, когда мы работали, на коленях у меня лежала наша новая дочка. Иногда она капризничала, и почерк мой стал менее разборчивым – машинистки жаловались. А когда мы отправлялись в далекие прогулки или шли в редакции, я надевала через плечо кожаный ремешок от военно-полевой сумки, и Танька, или, как мы ее звали дома, – Кика, сопровождала нас в наших странствиях.

15 сентября мы решили получить для нашей дочки метрическое свидетельство и отпраздновать это торжественное событие. На вечер были приглашены друзья. Часа в четыре, когда мы уже оделись, чтобы отправиться в загс, в дверь позвонили. Машка побежала открывать. Я услышала голос Фадеева:

– Ишь ты, какая большая открыла! – Он схватил ее на руки. – А пузо-то у тебя какое мягкое, сахарное! Знакомься, это мой сын – Шура.

Он вошел в комнату, высокий, в отглаженном сером костюме, держа за руки обоих детей.

– Мы с Линой не сможем быть у вас сегодня вечером, потому что через несколько часов я уезжаю в Донбасс, по поручению ЦК комсомола. Это – вам! – Он достал из кармана коробку шоколадных конфет. На красной крышке изображены счастливые родители с ликующим младенцем на руках, алый стяг развевается на Спасской башне. (Эта коробка до сих пор хранится у меня.) – Как раз к случаю! – сказал Саша. – Как назвали дочку? Татьяна? Маша и Таня? – Глаза его лукаво блеснули. – Прекрасные имена! – Он засмеялся. – А помнишь, Юра, в наши времена все рождались Электроны да Владилены. Это тоже было не так уж плохо!

– Зачем ты едешь в Донбасс?

– Разве вы не читали в газетах сообщения о краснодонцах?

– Конечно, читали.

– Это поразительно, понимаете, поразительно! Нет, ты подумай, Юра, мальчишки и девчонки, оставшись одни, без всякой помощи сумели создать настоящую подпольную организацию. Они вели себя как настоящие революционеры. Это мы, наша действительность, воспитали их такими. Когда я читал эти материалы, то словно вновь переживал свою юность. Нет, не напрасно мы прожили жизнь!..

Он разволновался, глаза его стали мягкими и влажными, он покашливал, то и дело поправлял рукой волосы.

– Мне поручено написать очерк о героях Краснодона. Но, может быть, получится что-то посолиднее… – Он часто заморгал и положил свою крупную красную руку на переплет детской кроватки. Девочка сморщила нос, завела глаза и заворочалась. Саша засмеялся:

– Хороша, ничего не скажешь! Эта даст жизни нашему брату… А вы, я вижу, собрались куда-то?

– Пока существует государство, человеку требуются документы, – посмеиваясь, сказал Юрий Николаевич.

– Вот и прекрасно! Я на машине. Хотите довезу вас до загса и буду, вроде, за крестного?

– В крестные мы тебя позовем, когда у нас родится мальчик Саша.

– Как, еще и мальчик запланирован?