Читать книгу "Смилодон - Феликс Разумовский"

“Эх, дурак я, дурак, надо было и впрямь кассу взять”, – Буров усмехнулся про себя, нырнул в расщелину, где обреталась Анита, и скоро уже стучался в незапертую дверь. Старая колдунья, казалось, ожидала его.

– А, это ты, красавчик, – она захлопнула толстую, переплетенную в свиную кожу книгу и, не вставая из-за стола, требовательно протянула руку, более похожую на лапу хищной птицы. – Покажи. И сядь.

Буров, не говоря ни слова, вытащил пергамент, отдал и опустился на добротную, даже не скрипнувшую под его весом скамью. В комнате повисла тишина, лишь потрескивали поленья в камине да огромный цветастый попугай разговаривал сам с собой под потолком: “Маранатха! Маранатха! Маранатха!”

– Да, это он, – колдунья перестала ползать носом по пергаменту, вздохнула, облизнула губы и неожиданно с улыбочкой уставилась на Бурова. – Признайся, ты ведь перерисовал его, а? Небось тщательно, стараясь, высовывая язык? И даже не понимая, что это и нужно ли оно тебе. Да потому что ты кот. Огромный красный кот. Сильный, быстрый, свирепый и ловкий, только понимающий все в меру своего разумения – кошачьего. И все же ты лучший из этого зверинца, из этой стаи праведных католиков. Остальные – падалыцики, ехидны, трупоеды, шакалы, навозные черви. Маранатха на них на всех! На тех, у кого злые псы, лошади, закованные в железо, шпаги и кинжалы, кошельки, набитые золотом, сердца, полные ненависти, и дети, бросающие камни в нищих. Маранатха на солдат, которые грабят и убивают, на торговцев с фальшивыми весами, на женщин, насмехающихся над любовью. Маранатха! Маранатха! Маранатха!

Анита вдруг поднялась, склонила голову набок, глаза ее расширились, движения стали резкими, слова бессвязными, она словно перестала быть собой и вещала низким, идущим откуда-то извне голосом:

– Кот, кот, кот, огромный красный кот… Сильный, смелый, добрый, но еще не человек… Еще надо стать им, верить, что человек – это бог… По праву рождения и смерти… Сердцем слушать, о чем толкует ветер с деревьями и что бормочут травы замшелым могильным плитам. Видеть то, что можно увидеть между двумя вспышками молнии… Понять, что старость превращает золото в свинец, а смерть превращает свинец в бриллиант высшей пробы… – Анита вздохнула, опустилась на скамью. – Это двадцать второй лист книги Фламеля, красавчик. Книги, открывшей ему все тайны мира . Слышал ли ты когда-нибудь о Николе Фламеле?

– О знаменитом алхимике, что ли? – Буров улыбнулся виновато, словно двоечник на экзамене. – Он вроде делал из свинца золото…

– Ох уж мне эти люди. Люди-звери, – Анита оттопырила нижнюю губу, в глазах ее, слезящихся и красных, вспыхнуло презрение. – Золото, золото, только и знаете, что золото. Да золото – это самое меньшее, что может дать обладание Азаром . Духовная трансформация, обретение алкагеста – вот истинные цели алхимика. Над таким человеком не властен рок, он вне времени и пространства, он воистину бог, сам вершащий свою судьбу. И не только свою… О, чего бы я только не дала, чтобы познать эту тайну… Ты говоришь, золото? Да плевать я хотела на золото. Вернуть молодость, здоровье, красоту, родить вот от такого молодца, как ты… Вот предел моих желаний. Однако, даже обладая принесенным тобою листом, невозможно постигнуть тайну. Нужен Ключ, называемый Ребром Дракона. Говорят, что это осколок небесного камня, упавшего на землю в незапамятные времена. Евреи называли его сапфиром Шетия и, если не врут, то Моисеевы скрижали и Урим с Тумимом были сделаны именно из него . Так что зря ты, красавчик, старался, срисовывая пергамент, – красному коту не по силам Красный лев . Да и вообще это никому не под силу. Всем, владевшим Азаром – и Альберту Великому и Агриппе Неттесгеймскому , и аббату Тритемию , и Раймунду Луллию , – всем им был дан Ключ. Чертом ли, богом ли, архаусом ли, дьявол их всех разберет. Ну все, иди, красавчик. У меня осталось мало времени.

И она принялась снова водить носом по последнему листу книги тайн. Словно Бурова уже не было и в помине. Однако он напомнил о себе, тактично, но требовательно.

– Пардон, мадам, а как же мой вопрос?

– А нет никакого вопроса, красавчик, – Анита нехотя оторвалась от пергамента, и Буров услышал ее смех, скрипучий, мерзкий, словно звук пилы. – Так же, как и яда. Она обманула тебя, эта твоя женщина, похожая на львицу. Да, да, не сомневайся, – Анита вдруг оборвала смех, резко поднялась. – Подойди. Руку дай.

А когда Буров подошел и протянул ей руку, с силой полоснула сталью по его ладони, потом по своей и прижала свою руку к его руке так, что места порезов соприкоснулись.

– Ну что, теперь ты мне веришь, красавчик? Ты умрешь не от яда, и еще очень нескоро. Ну все, иди.

И Буров пошел, послушно, ни о чем не спрашивая, словно в тумане, – видимо, давала о себе знать бессонная ночь. Мыслей ноль, вопросов ноль, только одно желание – двигать ногами…

– Надеюсь, СПИДа у нее нет, – уже на улице он вспомнил про ладонь, хотел было перевязать ее платком, но, посмотрев на руку, обомлел: ни крови, ни разреза, лишь розовый, в ниточку, шрам. Ну вот, дожили – от недосыпу уже глюки пошли. Нет, это дело надо было срочно исправлять – в ударном порядке. Благо сиденья в экипаже были мягкие, ход плавный, и шевалье не возражал – сам дрых сном праведника без задних ног, крепко уперев оные в стены кареты. Так что устроился Буров на подушках да и отдался в объятия Морфея, успел только рявкнуть кемарившему Бернару: