Читать книгу "Дэмономания - Джон Краули"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня камера проводила до здания суда, а затем встретила на выходе одного артиста, комика, который без всякой комичности проталкивался через толпу в окружении юристов. Многие из приверженцев того мага были шоуменами, актерами, некоторые даже знаменитыми: сами кудесники, уж они-то, кажется, могли бы разобраться.
Но, боже мой, сидеть в одной комнате со смертью, пытаясь победить ее, добровольно войти туда, куда входить нельзя. Ужасная иллюзия и ее разоблачение, взломанная дверь, изумленные полицейские — и спящие, которые, наконец, пробуждаются или пытаются пробудиться — или даже не пытаются. Впрочем, мертвый так мертвым и остался. Даже засмердел. Все это, в сущности, так ужасно, что даже во рту отдает мерзостью, — но Пирс не мог ни определить привкус, ни назвать ужас по имени.
Он выключил телевизор.
Всякая магия — дурная магия. Впервые он так подумал. Чтобы заниматься магией, ты должен подчинять других и верить, что можешь свершать невозможное, и других заставлять верить в это. Всякая магия — дурная магия.
Так ли?
Что, если они с ней, что, если в своем безумном рвении они зашли так далеко, что случился Folie à deux[38]{176}? Случалось же, по словам его родного отца (в то время — завсегдатая бань и ночных баров), что двое мужчин, атлетов и святых секса, вступали в любовные отношения с такой силой и безумием страсти, что один умирал от усердия или назойливости другого. А потом стук в дверь, квартирный хозяин, копы, смерть, явившаяся, куда ее позвали: настоящая смерть, не символ бессмертия («до самой смерти») и не «лучшая жизнь», а просто смерть, собственно смерть.
«Когда ты кончаешь, я вижу твою душу», — говорил он ей; он видел, как та поднимается к глазам и стоит у порога разомкнутых уст. Но не для того, чтобы покинуть их. Нет. No es posible. Сидя перед погасшим экраном, Пирс вдруг испугался, ему захотелось лишь одного: обнять ее прямо сейчас и сказать: «Я не всерьез, честное слово, послушай, я тебя просто разыгрывал».
Ему не хотелось власти над ней; он хотел — и этого не могла дать никакая доступная магия — быть ею, быть внутри ее, когда она ощущала все то, что он причинял ей или помогал почувствовать. Не насовсем, конечно, не постоянно, лишь в тот момент, когда она достигала высшего накала; но тогда он жаждал этого сильно, непреклонно, до крайности.
А что, если ему придется каждый раз заходить дальше, подталкивать сильнее, чтобы загнать ее в эту плавильню, во вселенский жар, и себя вместе с ней, туда, где он хотел оказаться, всегда и только хотел там оказаться, какие бы резоны еще ни придумывал? С ней, через нее и в ней. In ipsam et cum ipsa et per ipsam[39]{177}. Может, в какую-то из ночей он подтолкнул ее слишком сильно, vacatio стала необратимой, постоянной, и через отверстые уста сами их личности покинули тела: mors osculi называлось это, morte di bacio, Смерть Поцелуя{178}, возможная (свидетельствует Марсилий, а также дон Иоанн Пикус{179}) для душ беспокойных, слишком непрочно держащихся на плоти.
Еще раз говорю тебе: нет. Повторено трижды подряд.
Тревожный и напуганный, он пошел в спальню, чувствуя близость Роз. На стене, сбоку от кровати, висела созданная им эмблема: старая рамка, новое фото. Брак Агента и Пациента.
Надо бы ее убрать, и не следовало ему сидеть перед ней так долго, но теперь уж поздно. Он лег, но не на свою кровать, а на другую, на голый матрас, вдохнул его и ее запах, вглядываясь и вслушиваясь в себя в поисках того же самого: ее следов. Даже в жару своем он ощутил знакомый лихорадочный озноб: предвестие того, что скоро и неминуемо целое пиршество симптомов предъявят тебе, и будешь ты ими давиться, пока не умрешь или не поправишься.
«Любовь есть магия, — сказал Джордано Бруно, — а магия есть любовь». Маг и влюбленный — оба venatores animarum, охотники за душами; эмблемами и искусством своим маг привлекает в сердце свое небесные силы, те звездные существа, посредством коих управляется вся природа, а также души мужчин и женщин, и обретает их свойства. Маг выстраивает эти силы, как должно, и обращается к ним с прошением: научите меня создавать узы, подобные узам любви, приковывать явления вещного мира и сердца человеческие. И они учат, ибо такова их сила. И так мы становимся подобны богам.
Но боги заняты неустанными трудами: плетут и ткут лучи, что исходят от всего сущего. Они не потерпят, если человек отвергнет их власть, и вот, сплетают узы, дабы привязать людей любовью и поклонением, ибо они тоже venatores и соблазнами своими домогаются нас. И мы сами призываем их, прося в молитвах, чтобы они вершили свою волю, и они следуют нашим словам.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь, молим мы. Дай нам то, что потребно и желанно.
Поклоняясь им, мы сами надеваем оковы, что соединяют нас с теми, чьи дары мы принимаем.
А величайший из них — это Любовь: сама Любовь — или сам Любовь, мужеска полу; Эрос, dæmon magnus, сын денницы, дитя, которого еще называют Дон Купидон, юный владыка всего сущего; тот, чье воплощение, чей аватар (один из бесчисленных — возможно, для каждого человека свой) некоторое время обитал в доме и в сердце Пирса, а затем ушел, забрав Пирсов сон: труды его здесь окончены, и труды успешные.
Он груб, неопрятен, необут и бездомен, говорит Платон{180}; он валяется на голой земле; по отцу же своему Гермесу он искусный ловец и чародей, что непрестанно строит козни и тянется к прекрасному и совершенному.
О ловушки, приготовленные богами для нас, их почитателей; сколь давно и безотказно они действуют. Мы ведь куда древнее старейшего из них; мы пришли из дальней дали за пределами их жизни: но мы не знаем этого, мы забыли — и они знают, что мы забыли об этом. Вот отчего почти всегда они делают с нами что хотят, особенно тогда, когда мы полагаем, что избавились от них. Вот отчего, иными словами, мир существует так долго и отчего мы все еще здесь.
Мадими ушла.
Эдвард Келли совершил то, чем так долго грозился: перестал общаться с ангелами. После того дня, что последовал за ночью, когда он и Джон Ди совершили великий грех, как им было велено, он сдержал данный в отчаянье обет: никогда больше не говорить с ними. А после его отказа Мадими исчезла, ибо он больше не призывал ее. Ни ее, ни прочих.
Но он, казалось, и не нуждался в этом: он получил, что хотел. Поначалу слабый и вялый, он не имел сил подняться с кровати, ударялся то в слезы, то в смех, но вскоре поправился, стал сильнее прежнего и даже выше, так что запястья торчали из рукавов мантии, а ее подол едва доставал до лодыжек: Келли словно подменили другим человеком, похожим, но выше ростом. Ему понадобилась комната; он довел до сведения герцога (о чем и сообщил Джону Ди, возвысив голос и воздев указательный палец; доктора беспокоила его внезапная безрассудная смелость, хотя и не так сильно, как постоянная мелкая дрожь пальцев), что с этих пор ему нужны будут собственные апартаменты.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Дэмономания - Джон Краули», после закрытия браузера.