Читать книгу "Ангел Паскуале. Страсти по да Винчи - Пол Дж. Макоули"

— Он один из самых печальных людей, каких я знаю. И один из самых одиноких.

— Можно мне просто пойти к его башне? Этого будет достаточно?

— Разумеется нет! — резко возразил Пьеро, все еще поглаживая ворона. — Не валяй дурака. Его охраняют лучше, чем Папу, потому что всегда можно избрать другого Папу, а вот Великий Механик — он такой один. Но хотя сам он в основном заперт в башне, его ассистенты выходят в город. Есть один приверженец дешевых таверн, какие любишь и ты, Паскуале. Наверное, ты мог бы попытаться найти его. Он любит приземленные радости и грязные картинки. Его зовут Николас Коперник, несчастный, потрепанный жизнью обломок кораблекрушения и баснословный скряга. Ты его знаешь?

Паскуале вспомнил космическое яйцо, горящее на площади. Коперник доказал, что Земля вращается вокруг Солнца, являющегося центром Вселенной. Или, наоборот, ему было все равно, до тех пор пока земля находилась у него под ногами. Он сказал:

— Этот Коперник. Где мне его найти?

— О, — рассеянно произнес Пьеро, — думаю, в какой-нибудь из таверн, где собираются прусские студенты. Но сначала пообещай мне переодеться, Паскуале. Неужели ты плавал в реке, когда на носу зима?

4

Студия Россо походила на поле битвы. Все перевернуто и растоптано. Одежда Паскуале, из-за которой он рискнул вернуться, была продырявлена или методично разорвана по швам: тонкая шелковая рубашка, за которую он заплатил десять флоринов, белая, отделанная кружевами рубаха лучшего английского полотна и подобранный в тон ей белый камзол, расшитый золотой ниткой вдоль разрезов, обычные домотканые рубахи и штаны, большая накидка с капюшоном, купленная у албанского купца и любовно посаженная на подкладку, даже его рабочий передник был разрезан на узкие полоски. Каблуки его второй хорошей пары обуви отодраны. Широкий кожаный ремень, который он украсил замысловатым узором в марокканском стиле, каким-то образом разодрали надвое, а медную пряжку погнули. Его утлая кровать теперь действительно была сломана, а матрас разрезан на кусочки.

Паскуале оторвал остатки подкладки от накидки и завернулся в нее. Вся остальная одежда, которую он тщательно подбирал, чинил, шил своими руками, не подлежала восстановлению.

Главное помещение, сама студия, была в столь же плачевном состоянии, как и пожитки Паскуале. Рабочая скамья перевернута, камень для растирания красок разломлен пополам, дверца маленькой печки оторвана Краска размазана повсюду, весь пол заляпан яркими полосами и пятнами, все до единого холсты разрезаны, рамы переломаны. В неясном сумеречном свете Паскуале пошарил за печкой и нашел маленький холщовый мешочек, в котором Россо обычно хранил деньги на художественные нужды. Там оказалось больше, чем он надеялся, но меньше, чем следовало, учитывая доход от неприличных гравюр и работы для печатного листка Россо, будь он жив, был бы всерьез озабочен выплатой ренты.

Паскуале развернулся, чтобы уйти, и споткнулся о небольшую доску, которую он с такой любовью готовил. В ней была пробита дыра. Паскуале держал в руках доску и ничего не чувствовал, хотя он потратил столько сил и времени, чтобы подготовить ее к работе. Она была сделана из лучшего просушенного тополя, проклеена, а затем спрессована и вставлена в узорчатую рамку, которую Паскуале лично вызолотил. Он отшлифовал ее песком и заполнил все мельчайшие трещинки и дырочки от сучков опилками с клеем, затем покрыл панель одним тонким и тремя толстыми слоями жидкого клея и на клей положил полоски полотна. На следующие слои, gesso grosso, или смешанный с клеем мел, ушло две недели, каждый слой сох по несколько дней, а затем шлифовался песком до совершенной гладкости перед нанесением следующего. Наконец он наложил слои gesso sottile, первый растер руками, остальные нанес кистью, пока подсыхал предыдущий, всего их было восемь. После чего, когда все высохло на солнце, Паскуале шлифовал и полировал доску шпателем и raffietti,[21]пока она не сделалась гладкой и сияющей, словно старинная слоновая кость.

Все ради того, чтобы какая-то сволочь мимоходом пнула сапогом.

Стоя посреди комнаты, Паскуале слышал, как кто-то беззаботно поднимается по лестнице. Миг спустя по двери быстро заколотили. Он нашел небольшой ножик, распрямил лезвие между половицами и подкрался к двери, которую оставил открытой.

Монах-садовник из Санта-Кроче с помощью молотка прибивал гвоздями распоряжение магистрата. Паскуале схватил монаха за поднятую руку, приставил кончик ножа к шее, где над воротником рясы образовалось два валика жира, и подхватил молоток, когда монах выронил его.

— У меня нет времени, — сказал Паскуале, — так что отвечайте прямо. Вы видели, кто это сделал?

Монах осторожно покачал головой, в каждую сторону на расстояние большого пальца. Он не сводил глаз с прибитого к двери распоряжения.

Паскуале добавил:

— Шум, должно быть, был изрядный. Вы не прибежали возмущаться?

— Я был… в другом месте.

— Они были либо в мундирах городской милиции, либо в масках. Которые из них?

— Меня не было здесь!

Молоток произвел весьма убедительный стук, пролетев по полу мастерской.

— Конечно, — сказал Паскуале, — вы же бегали к властям, судя по этому клочку бумаги. Что это еще за ошейник, утяжеленный свинцом?

— Чтобы он не лазил. Я всего лишь забочусь о саде. Это же моя обязанность, а ваша обезьяна…

Монах смотрел, выпучив глаза, как Паскуале рвет бумагу на клочки.

— Помолись за меня, брат, — попросил Паскуале. — Я сказал бы тебе кое-что еще, да у меня важная встреча с одним ученым мужем.

Когда он сбегал по винтовой лестнице в последний раз, он слышал, как монах кричит, что достанет новое распоряжение и посадит под замок и хозяина, и обезьяну. «Можешь колотить в этот барабан, сколько хватит сил, приятель, — подумал Паскуале. — Два дня назад я, наверное, испугался бы, но не теперь».

5

Доктор Николас Коперник любил таверны, где обычно собирались студенты-пруссаки, там он читал неофициальные лекции, получая вино в качестве гонорара, поскольку был слишком скуп, чтобы покупать его. Он питал осторожный интерес к низменным удовольствиям, пока они ничего не стоили ему, и предпочитал общество студентов обществу своих коллег-механиков, к которым он относился с завистью и подозрением.

Ансамбль странствующих музыкантов играл танцевальную музыку на площади перед таверной, в надежде, что музыка понравится и хозяин угостит их бесплатным ужином. Надежды мало, решил Паскуале, который был низкого мнения о студентах вообще и о прусских студентах в частности. Студенты были всего лишь нищими интеллектуалами, носящимися от университета к университету в поисках такого, где им продадут докторскую степень, у них не было учеников и дела, они обитали в призрачном мире идей. А что до пруссаков, у них не было даже идей, они не воспринимали хорошую музыку, предпочитая застольные песни и бравурные марши.