Читать книгу "Герман, или Божий человек - Владимир Колганов"

Видимо, отношение к богатству – злободневная тема, поэтому Михаил Юрьевич пишет об этом и в своей книге воспоминаний «Сложное о прошедшем», впервые изданной в 2000 году:

«Богатство и богатых из той советской распределительной системы все равно ненавижу по сию пору. Можно ли сравнивать степень их мерзости с респектабельно-обыденным западным и даже нашим нынешним диким богатством! По мне, обруганные и завистливо презираемые всеми работяги-жулики и даже «новые русские», жирующие от Сочи до Багам, милее отечественной партийной номенклатуры».

Я бы не обратил внимания на эту неуклюжую попытку оправдать абрамовичей, фридманов, березовских и потаниных, однако вот какой возник у меня вопрос: а разве нынешнее богатство нескольких десятков человек не было именно «распределено» в лихие 90-е? Только тогда сработала уже несколько иная система распределения – не в соответствии с должностью, а на основе полезных личных связей, «обыденных» конкурсов с заранее известным результатом и «респектабельных» залоговых аукционов, не исключая также рейдерских захватов с участием судей и милиции. Ну и само собой, как тут возможно обойтись без взяток и «откатов»? В этой распределительной системе все расписано, как говорится, «от и до». А вы, Михаил Юрьевич, почему-то стеснительно отводили от нее свои глаза…

Кстати замечу, что прежняя партгосноменклатура не так чтобы очень «жировала». Да то, что она имела, по сравнению с тем, что нахапали себе нынешние «жирные коты», – это сущие пустяки, не заслуживающие нашего внимания! Ну а причина вашей ненависти, Михаил Юрьевич, как мне кажется, отчасти в том, что право испить из этой благодатной чаши в 40-х и 50-х годах досталось Алексею Юрьевичу, а не вам… Но повторю, что это всего лишь мои досужие предположения, притом что я не собираюсь утверждать, будто Юрий Павлович принадлежал к столь ненавистному вам классу. Да нет, всего лишь литературный генерал со всем, что к этому званию когда-то прилагалось.

Жаль, что вы, Михаил Юрьевич, ничего так и не поняли, ведь за прошедшие тридцать лет по большому счету не изменилось ничего, только произошло перераспределение богатства – от прежней партгосноменклатуры к нынешним «жиреющим котам», и не забыть бы к этому богатству добавить несколько нулей, так, на всякий случай. А в остальном согласен с вами – милые, отзывчивые люди эти самые «коты». Помню, какой-то министр по телевидению все удочку бедным людям предлагал, мол, посидите как-нибудь на утренней зорьке у реки, глядишь, и вам что-нибудь обломится.

Теперь о том, что куда интереснее, чем отношение к богатству, – это то ощущение, которое испытывал Михаил Юрьевич в 80-х годах, когда вынужден был жить почти безвылазно в хмуром, неуютном Ленинграде, лишь изредка выбираясь в восхитительный Париж по приглашению своего богатенького дяди. Впрочем, дядюшка тут по большому счету ни при чем, поскольку речь идет об ощущениях:

«Сгущался не просто страх и даже не нужда – к чему мы только не привыкли. Все более мы погружались в беспросветный абсурдизм, выхода из которого просто переставали ждать».

Для человека, живущего ожиданием очередного приглашения в Европу, беспросветная тоска – это норма, это вполне логично и естественно, и нечему тут удивляться. А вот откуда взялся этот «сгущающийся страх», мне, честно признаюсь, совершенно непонятно. Не знаю, как у вас, Михаил Юрьевич, а у меня была интересная работа и вполне приличный заработок. Надо признать, что физика – это одна из тех немногочисленных наук, где можно не обращать внимания на решения партийных съездов. Что было крайне неприятно, так это убогие речи наставников от идеологии да постепенно нараставший дефицит – даже в столице, я уж не стану обсуждать отсутствие сыра и колбасы в провинции. Впрочем, что касается нужды, то вот такое ваше откровение мне вполне понятно: «Я вез из Америки в Петербург целый чемодан с едой – сыром, колбасами, копченым мясом, кофе, чаем. Дома продуктов уже почти не было».

Это воспоминание относится к осени 1991 года. Закончилось августовское противостояние, члены демократической фракции на съезде народных депутатов обсуждали планы преобразования страны. Интеллигенция томилась ожиданием либеральных перемен и окончания эпохи дефицита. А тут какой-то чемодан… Наверное, не стоило писать об этом – с бытовыми неудобствами в то время мы как-то справились, однако остались нерешенными куда более серьезные проблемы. Описывать их нет особой надобности – все об этом знают. Известно и то, какие реформы удались, а что у реформаторов не получилось.

Но вот прошли годы, и вроде бы можно подвести итог:

«Надо отдать себе отчет, что интеллигенция проиграла. Нам бросили свободу. Дали ее сверху. Интеллектуалы совершили то, чем мы всегда будем восхищаться… В начале 1990-х я публиковал в петербургских газетах ликующие статьи, я защищал время, которое все порицали, я говорил, что не в колбасе счастье».

Восхищаться тем, что развалили страну, – это мне как-то не с руки. Вот, скажем, Ельцину я благодарен за то, что он отставил от власти Горбачева и запретил КПСС. Еще бы хотел поблагодарить тех, благодаря кому в конце 90-х поднялась цена на нефть. А уж как я рад тому, что за последние тридцать лет еще не всю страну разворовали!

Кстати, я тоже, как и Михаил Юрьевич, в начале 90-х оправдывал реформы, однако в спорах защищал не время, поскольку надо честно признать, что время было гнусное, хотя кое-какая сладость на губах и ощущалась – свобода, она ведь поначалу очень сладкая бывает! Так вот, я защищал не время, а Егора Гайдара и прочих демократов – защищал, правда, не в газете, а в спорах с некоторыми из своих коллег. И если Михаил Герман в итоге разочарован, потому что «интеллигенция проиграла», то я удручен тем, что большинство населения России в результате демократических реформ так и осталось бедным, а то и вовсе – чуть ли не впроголодь теперь живет. И с болью в сердце вынужден признать бездарность тех из интеллектуалов, кто уверял тогда, что сможет возродить страну. Удобно устроившись в мягких креслах на загородной резиденции правительства, они спорили, писали программы, заимствуя цитаты из учебников, но оказалось, что не знали самого главного – своей страны, своего народа, не представляли, что будет все так сложно. Потому и проиграли.

«Сейчас говорят: «19 августа было инсценировкой, было фарсом». Черт вас возьми! Мы же были тогда людьми, а это – главное!»

Да, было ощущение того, что мы все можем. Весна, потом эти незабываемые три дня в августе… Казалось, что еще чуть-чуть – и сбудутся давние мечты. Однако прошло несколько лет, и неожиданно выяснилось, что это было всего лишь заблуждение – наивное заблуждение, вызванное безоговорочной верой в то, что говорили на площадях, и очень поверхностными знаниями о том, что происходит в мире. А самое главное, сказалось нетерпение – только сейчас или никогда! Это нас и подвело.

«Но все-таки – чего мы не сделали тогда, чтобы не думать теперь так напряженно: чего мы не сделали?»

Вот и в этих словах Михаила Юрьевича чувствуется нетерпение, желание побыстрее добиться своего, даже если для этого нет ни малейших оснований. Увы, реформы в такой большой стране, как матушка Россия, нельзя свести лишь к изменениям в политическом устройстве, в экономике. Самое главное – это изменить психологию людей, отравленную лицемерием времен застоя. Однако лозунг «обогащайтесь все, кто может!» только навредил, поскольку лицемерие, соединенное с алчностью, дает именно тот результат, который мы в итоге получили. И возникает вопрос: куда смотрели, о чем интеллектуалы думали?

А для того чтобы попытаться в этом разобраться, приведу еще один отрывок из воспоминаний Михаила Юрьевича: