Читать книгу "На фиг нужен! - Татьяна Булатова"

– Неужели?! – возмутилась Ивановна, чем сразу же выдала свое отношение: за Крюкова она искренне переживала и воспринимала его как сына, а вот племянница по-прежнему оставалась для нее отвратительным осколком родни.

– Мне нетрудно. – Слава словно нарочно отказывался понимать знаки, которые ему изо всех сил посылала старуха.

– Да чё ты корчишься-то? – наконец не выдержала Уварова, а Крюков снова поразился, как тонко она чувствует все, что происходит от нее на почтительном расстоянии. Нелькина чуткость казалась противоестественной, хотя вполне объяснялась привычным для нее враждебным отношением окружающих: Уварова обладала звериным нюхом и чувствовала опасность на расстоянии.

– Мне все равно, где спать, – подлил масла в огонь Слава, поймав себя на мысли, что непременно хочет лечь возле кровати, чтобы быть поближе к Уваровой. «Господи, да что же это происходит?!» – удивился он и снова заявил о своей готовности: – Правда, все равно. Пусть ложится.

– Вот и отлично. – Нелька не стала дожидаться старухиной реакции и завалилась на Славино место, предварительно смахнув к стене крюковскую подушку. – Ты голову-то давно мыл? – бестактно полюбопытствовала она. – Псиной воняет.

– Бесстыжая ты, Нелька, – попыталась вступиться за жильца Ивановна, но уже без прежнего рвения – расклад стал понятен: – Как псу подстилку, – недовольно пробурчала она и, взгромоздившись на табурет, достала с шифоньера свернутый старый матрас. – Возьми-ка, – сначала попросила она Славу, а потом грустно обвела его взглядом и от помощи отказалась: – Не надо, я сама…

– Смотри не сверзнись, – крикнула ей с кровати Нелька, стягивая через голову свитер. Оставшись в одной футболке, она, нисколько не стесняясь, стащила с себя спортивные штаны и, не побрезговав, забралась под одеяло, чтобы, облокотившись на локоть, долго следить за тем, как тетка стелила Крюкову на полу, бросая на нее укоризненные взгляды. И Уварова, видя все это, упорно молчала, не давая Ивановне возможности разговорить себя. Со стороны могло показаться, что Нелька экономила силы для чего-то более важного, чем пустой разговор. А вот для чего, старуха догадалась этой же ночью, когда приоткрыла дверь своей комнатенки, чтобы понять, какова природа долетавших до нее странных, ранее не слыханных звуков.

От увиденного Ивановна чуть было не грохнулась в обморок: так страшно и возмутительно выглядели эти переплетенные тела на полу.

– Чё смотришь? – прорычала тетке Нелька, и та в испуге спешно закрыла дверь. – Убила бы! – выругалась Уварова и откинулась на спину, отдуваясь. Под утро ей снова стало не по себе, но она не приняла Славиной помощи и не позволила принести себе даже воды.

Проснулся Крюков от бьющего в глаза яркого света: светило солнце, и край неба, который он видел из окна, был непривычно синий. Наверное, так бывало довольно часто, но прежде Крюков никогда не обращал внимания на то, что творится за окном. Возможно, потому, что путь на улицу ему был заказан: «Нелька не велит», – останавливала его Ивановна, и он послушно оставался дома. Да и, если честно, сил на прогулки у Славы не было. Не далее как вчера он ощущал себя практически недееспособным и уставал даже от долгих разговоров, не говоря уж о том, чтобы несколько раз в быстром темпе пересечь комнату. Сегодня же Крюков почувствовал себя совершенно другим человеком, полным сил, отдохнувшим, здоровым и крепким, хотя наверняка это ощущение было иллюзорным. Но оно было! И к тому же помогало спрятать чувство вины перед Ларисой, детьми и Ивановной. Слава впервые за столько дней искренне обрадовался этому утру.

Рядом на кровати спала Нелька, посапывая и приоткрыв рот. Слава прекрасно видел неровности ее кожи, темные подглазья, сальные волосы с отросшими черными корнями, паклей падавшие на лицо.

– Отвернись. – Уварова неожиданно открыла глаза, но Крюков продолжал ее разглядывать. – Кому сказала?! – пробурчала она, а потом перевернулась на другой бок. И оттого, что в ее голосе не прозвучало привычной злобы, Славе стало не по себе: такой она его абсолютно не возбуждала, он ее не хотел. Осознав это, он задумался и в поисках ответа на вопрос, почему так происходит, незаметно для себя задремал, провалившись в последний утренний сон, практически неотделимый от яви.

И снова Слава обнаружил перед собой огромное заснеженное поле с диагональю тропинки, по которой движется вереница людей, но он не с ними, а почему-то идет рядом. Скорее не идет, а парит, потому что видит их макушки, больше похожие на разноцветные округлые пятна. «Иди к нам», – машет ему рукой кто-то, по виду очень знакомый, и приостанавливается, освобождая место в людской цепочке. «Ну уж нет!» – отвечает человеку Крюков и несется над ними в другую, противоположную сторону, к высотному дому из грязного силикатного кирпича, где за окном стоит женщина, под взглядом которой ему все тяжелее и тяжелее парить в воздухе. «Это Лариса», – догадывается Слава и приземляется на подоконник, обнаружив, к своему удивлению, что никакой он не человек. Он – птица.

«Тук! – бьет он клювом в стекло. – Тук!» Но Лариса его не слышит и следит за тем, как змеей вьется по полю человеческая цепочка, в которой идет тот, кого она обещала ждать. «Я тут!» – колотит клювом в стекло Слава и делает это все с большей и большей силой, пока стекло не разлетается вдребезги и та, которую он знает как Ларису, не хватает его за руку.

– Тише! – послышался ему уже совсем другой голос и, открыв глаза, Крюков обнаружил над собой уже прибранную Ивановну. – Тише!

– Простите, – выговорил Слава и замотал головой, пытаясь стряхнуть кошмар.

– Бог простит, – грустно бросила ему старуха и ушла в кухоньку, где нарочно бряцала всем, что попадется ей под руку. «Сердита», – догадался Слава, и на какое-то время ему стало стыдно, но, пока он крутился возле умывальника, норовя побриться затупившимся одноразовым станком, смущение прошло и появилось какое-то подростковое желание делать все назло, ни с кем не считаясь.

– Дура я, дура, – глядя в маленькое кухонное окно, посетовала Ивановна и грохнула алюминиевой ложкой о край кастрюли. – Побоялась! Не того, значит, побоялась. Не того и не ту! – выкрикнула она в комнату, видимо, в расчете, что племянница соизволит встать, но та, как нарочно, даже с боку на бок не повернулась – спала. – Правильно люди говорят: греши сейчас, чтоб не завтра.

Прекрасно понимая, кому на самом деле адресован монолог Ивановны, Слава сделал вид, что ужасно озабочен чистотой бритья, и усердно поскреб подбородок, отчего на том появилась новая царапина.

– Кровит? – увидела старуха и моментально отвернулась: «Нечего, мол! Так и надо!»

– Кровит, – отозвался на ее вопрос Крюков и, покрутив пластиковый станок в руках, бросил его в ведро для бытовых отходов, что пристроено под умывальником.

– Сломался, что ли? – от взгляда Ивановны ничего не ускользнуло.

– Затупился, – так же односложно ответил ей Слава.

– Затупился – не сломался, – назидательно произнесла старуха и, нагнувшись, вытащила бритву из ведра. – Другой нет.

– И не надо.