Читать книгу "На фиг нужен! - Татьяна Булатова"

– Не надо? – вдруг неожиданно обиделась Ивановна, как будто этот станок соорудила собственными руками. – Ну так и не надо! – бритва полетела обратно в ведро.

– Мария Ивановна, – наконец решился на разговор Крюков и легко коснулся плеча старухи, чтобы сократить дистанцию, выросшую между ними за ночь. Ничего не получилось: Ивановна посмотрела сквозь и отстраненно переспросила:

– Двое, говоришь, у тебя?

– Двое, – подтвердил Слава и пожалел, что затеял этот разговор.

– Ну будет еще третий, – заверила его старуха и ринулась в комнату, сметая все на своем пути.

– Осторожно, – не успел предупредить ее Крюков, как Ивановна уже зацепилась ногой за лежавший на полу матрас и растянулась во весь рост.

– Нарочно, что ли?! – с возмущением вскочила с кровати Нелька и, увидев тетку на полу, скабрезно пошутила: – И ты, нянь, туда же? А я-то думаю, чего это моя Иванна ночь-полночь выглядывает? Попроситься, что ли, хотела? Третьей присоседиться?

– Хабалка ты, – возмутилась старуха, поднимаясь с пола, и в сердцах оттолкнула Славину руку: – Уйди Христа ради… – Было видно, что она чуть не плачет от досады и унижения. – Навязался на мою голову… Жить неохота…

– Так в чем же дело? – тут же включилась Нелька и натянула на себя штаны, видимо, решив хоть немного соблюсти приличия.

– Не надо с ней так, – вступился за Ивановну Крюков и подошел к старухе. – Не ушиблись, Мария Ивановна?

– Неужели?! – по привычке отозвалась старуха, а потом вспомнила увиденное ночью, вызывающий тон племянницы, Славино перерождение и, словно не в себе, подошла к комоду, где начала перебирать стоявшие безделушки: сердоликового яйца не было. «А где?» – хотела было она спросить у Нельки, а потом опомнилась и фартуком смахнула пыль с поверхности комода, рискуя опрокинуть все, что на нем стояло.

– Хватит пылить! – В Уварову чисто черт вселился: захотелось задеть тетку наверняка, чтоб разобиделась и спряталась у себя в келье до самого вечера. – Дышать нечем! Так-то муторно, а тут ты!

– Сама напросилась. – Ивановна вела себя так, будто ей нечего терять. От прежней боязни не осталось и следа, обратил внимание Крюков и виновато посмотрел на старуху.

– Может быть, приляжете?

– Мешаю, что ли, сынок? – язвительно проговорила Ивановна. – Не чаешь, когда уйду?

– Не чает, не чает, – поспешила ответить за Славу Нелька, а потом скривилась и, зажав рот, выскочила в сени.

– Чё стоишь? – тут же обратилась к Крюкову старуха, – беги, помогай. Неужели не жалко? Пацанов не жалко, жену, мать не жалко, а за эту сучку сердце болит. И правильно: эта близко, а те-то далеко, к ним еще дойти надо! А зачем? Тебе и здесь хорошо. Помереть не помер, живи без забот, без тебя обойдутся!

Слава отвернулся.

– Чё отворачиваешься-то? Правда глаза колет? – понесло Ивановну. – Это кому сказать! – Старуха говорила отрывисто, резко, как на собрании. – Не человек, малость. Ладно я. С меня спрос невелик: одна как перст. Умру, глаза некому закрыть будет. И ведь что думаю: жалко, бумажку твою не сберегла, а надо было. Духу не хватило, онемело инда все. – Ивановна показала Крюкову свои ладони. – Тряслась стояла, люди поди думали: «С ума сошла бабка». А это не бабка с ума сошла. Ты сглузднулся: се´мью на эту прокаженну променял…

– Ты говори, да не заговаривайся, – с порога приструнила Ивановну Нелька, наконец-то справившаяся с приступом тошноты. – Это еще надо посмотреть, кто из нас прокаженный: ты, он или я. Я-то хоть не притворяюсь хорошей, а вы, – она презрительно обвела Крюкова и тетку взглядом, – только и делаете, что напоказ живете. Убила бы! Ненавижу!

После этих слов находиться в одном пространстве и дышать общим воздухом стало просто невозможно. Старуха, сгорбившись, ушла к себе, а Слава первый раз за столько дней перешагнул порог комнаты и вышел в сени, где долго стоял перед запертой на засов дверью, никак не решаясь выйти на улицу.

– Не ссы! – быстро раскусила его Уварова, выглянув в сенцы, и Крюков вновь поразился ее недюжинной интуиции, даже Лариса не могла читать его мысли на расстоянии с такой скоростью! – Чё пришипился? Сбежать хочешь?

– Зачем? – удивился Слава и рванул с крючка старухин ватник.

Крюков впервые увидел место, в котором оказался: дом Ивановны стоял на самом краю крошечной деревеньки, явно доживавшей свои последние дни, даже магазина, и того не было, вспомнил Слава, раз в неделю приезжала автолавка. На улице было по-зимнему зябко, воздух казался прозрачным и синел ровно так же, как и в оконном проеме этим утром. Крюков никогда не видел такого огромного неба, залившего синим весь мир, затаившийся в ожидании зимы. «А ведь еще октябрь!» – удивился Слава и поежился, тело не держало тепла, звало в дом, напоминало о себе предательской легкой дрожью. «Дыши!» – скомандовал себе Крюков и вздохнул всей грудью. Обжигая, холодный воздух ворвался внутрь, и Слава замер: там, в груди, оказывается, было так много места, что можно было вдыхать и вдыхать, пока не убавится в небе завораживающей синевы. Но чем активнее дышал Крюков, тем быстрее выливалась из него чудом сохранившаяся энергия прежней жизни, а вместе с ней и тоска по дому. Еще вчера он готов был валяться в ногах у Ивановны, умолять ее дать знак его близким, ибо без встречи с ними не представлял жизни. Не хотел ее. Боялся. Боялся, что не увидит детей, боялся, что без него умрет мать, как-то определит свою судьбу Лариса, выждав определенное время, потому что так положено – она молодая женщина, нуждающаяся в поддержке. Он даже о Жмайлове тогда думал с какой-то особой неприязнью, потому что в одночасье поверил, что тот займет его место. А теперь оказалось достаточно просто знать, что они есть, живы, здоровы, и всё. Как выяснилось, в этом мире существовало нечто, что было на порядок важнее всех перечисленных ценностей – любви, отцовства, дружбы. И этим нечто был ты сам, в своем естестве и заданной природой греховности, с которой люди зачем-то борются всю свою жизнь. Причем все, кроме выскочившей на его пути Нельки Уваровой: она просто была собой и не стыдилась этого, как не стыдится животное вылизывать себя на глазах у всех, потому что в природе нет понятия приличного, но есть понимание насущного, естественного, необходимого здесь и сейчас.

Когда Слава вернулся в дом, Нелька уплетала за обе щеки ту самую недоеденную пшенную кашу с тыквой, которую Ивановна буквально вчера отволокла в «сенной» холодильник. Ела Уварова некрасиво, так же, как маленькие дети, держа ложку в кулаке. Ела жадно, торопливо, как будто хотела ощутить чувство сытости до того, как ее вновь вывернет наизнанку. Пригласить к столу хозяйку дома ей даже не пришло в голову.

– Приятного аппетита, – пробормотал обессиленный собственными открытиями Крюков и прислонился к кухонному косяку, стараясь справиться с головокружением.

– Поела! – с раздражением проворчала Уварова и зачерпнула очередную порцию каши, появление Славы лишило ее удовольствия. – Нагулялся? – Нелька, в сущности, не собиралась вести с Крюковым никаких светских бесед, так – больше от скуки спросила и тут же пожалела: Слава уставился на нее с таким выражением лица, что даже ей стало не по себе: – Ты чё? – Она отложила ложку. – Чёрта встретил?