Читать книгу "Всего один шаг - Павел Комарницкий"

Ту штуку, найденную в развалинах старого пирса, я спрятал в трубу, выходящую за стену. Просто опустил, и вещица покатилась под уклон. Чтобы вернуть её, надо снаружи толкнуть в трубу длинный железный прут, обмотанный на конце ветошью, и он вытолкнет штуку к началу трубы, как раз туда, где моё логово. А потом, лёжа, надо засунуть руку в трубу и достать…

Когда я первый раз достал эту штуку, я долго вертел её так и сяк. Плоская коробка казалась монолитной, но когда я нажал на незаметный с первого взгляда выступ, коробка щёлкнула и раскрылась. Внутри было много кнопочек, они торчали рядами, и на каждой был значок, и все значки разные. А на другой половине была тёмная гладкая поверхность.

В воспиталище, где нас доращивали после родильного завода, я слышал про такие штуковины, но забыл, как они называются. Нам такие вещи, разумеется, даже не показывали — сортировка по коэффициенту умственной потенции проводится в раннем детстве, и тогда же присваиваются вторые номера — первые присваиваются на родильном заводе. Перспективных начинают обучать высшей грамоте, средних — элементарной, а таких, как я, обучают распознавать картинки сообразно будущей профессии. Сотни картинок на все нужные случаи жизни. Это трудно, заучивать сотни картинок, зато потом легко — картинки укажут, где тебе спать, где есть, где пройти, где и как встать… И об опасности предупредят мудрые картинки.

Когда я нажал на кнопку, выделявшуюся красным цветом, гладкая поверхность на обратной стороне крышки засветилась и стала тёмно-синей, как небо. Некоторое время я любовался этой волшебной картиной, а затем начал тыкать в другие кнопки.

Я засмеялся вслух, вспомнив, как осваивал приборчик, сидя в углу на ворохе ветоши, в то время, как мои коллеги играли в «чику». Да, это очень смешная игра, и она требует отваги, верной руки и расчётливого ума. Один становится на четвереньки в тридцати двух шагах, как перед большим Владыкой — лоб в землю, зад оттопырен, чтобы Владыке при желании удобно было пинать — только становятся задом наперёд. И вот второй игрок должен попасть первому в затылок большой гайкой, не попав в нацеленный на него зад… Если промахнётся, игроки меняются местами. Если попадёт в зад, соперник получает право на два штрафных броска… Очень умственная игра для настоящих парней. Гайка тяжёлая, и нередко выбивает игрока с одного удара… В итоге остаётся один, и он ест столько каши, сколько влезет, и может спать до полудня…

А я сидел в закутке и тыкал кнопки. Наверное, я сломал бы в конце концов волшебную машинку, но мне повезло — я случайно нажал на нужную комбинацию кнопок, и приборчик заговорил. Дальше пошло полегче.

Умная машинка знала очень, очень много. Какое-то время я мучился, пока не нашёл говорящую программу для обучения письму. Вскоре я уже мог читать элементарное письмо — по сути, слоговую азбуку. Ещё некоторое время спустя освоил высшее письмо, доступное только шестизначным и выше. В маленьком приборе оказалось такое количество текстов, какое не смогли бы прочесть и тысяча грамотных Владык за всю свою бесконечную жизнь.

А потом я нашёл стихи.

Только я ещё не знал тогда, что это стихи. Язык, на котором они были написаны, очень сильно отличался от языка ныне живущих Истинно Разумных, и поначалу я не понял ни слова. Но буквы я знал, и меня словно заворожили звуки чужой, незнакомой речи — как будто стальные шарики рассыпали по стеклянным ступенькам, и они скакали, скакали, весело и звонко…

Я захотел узнать, что означали эти звуки, и так выучил древний язык, на котором разговаривали жители планеты — тогда ещё не все они были Истинно Разумными, как я понял — тысячи лет назад. Стихи повествовали мне о каких-то непонятных чувствах и эмоциях, которым в современном мире не было аналогов, и смысл их для меня остался загадкой. Вроде бы один Истинно Разумный настолько расположен к другому, что готов отдать ему не только свои башмаки и комбинезон — в древнем языке это обозначалось выражением вроде «все сокровища земные» — но и саму жизнь. Я тогда разозлился, фыркнул, выключил и закрыл машинку. Надо же, глупость какая! Если ты отдашь свою кашу другому, он, естественно, съест её с аппетитом, чавкая и облизываясь. А потом рассмеётся тебе же в лицо, если, конечно, не понадеется получить ещё. А уж если отдать свой комбинезон и башмаки… Вот тогда уже точно за тобой приедут Санитары. Вообще-то нам в воспиталище говорили, что бояться Санитаров не надо, они увозят больного на специальную Фабрику Здоровья, где лечат и возвращают в строй. Вот только я ни разу не видел исцелившегося. Вероятно, их отправляют работать куда-то в другое место.

А не так давно наш модератор, проводя плановый профосмотр рабочих совместно с врачом, посмотрел-пощупал одного, и произнёс слово «к списанию». Тем же вечером я порылся в памяти моего приборчика, и узнал, что это означает. Оказалось, лечат далеко не всех, а главным образом высшие разряды — от восьмизначных и выше. Двенадцатизначных же не лечат никогда — лекарства и каша, затраченные впустую… Если такой, как я, не может выполнять порученную работу, его забирают Санитары, делают укол и отправляют в жерло плазмотрона.

Да, стихи оказались глупостью несусветной. Но почему-то именно это и тянуло меня к ним, с каждым днём сильнее и сильнее. Наверное, уже тогда на возникла у меня, эта болезнь. Я читал и читал, силясь вникнуть в мысли древнего Разумного, вероятно, ещё просто Разумного, а не Истинно…

Оказалось, не все стихи глупы. Некоторые были мне близки и понятны. Жажда, голод, страх смерти… Особенно хорошо удалось древнему автору передать ужас надвигающейся смерти. Так я зауважал стихи, и пришёл к выводу — не всё, что я не понимаю, сущая глупость.

А потом болезнь победила, и в голове моей слова сами собой стали складываться в стихи. Нормальные современные слова хуже поддавались рифмованию, древний язык был более звучным, и меньше было шипящих, скрежещущих слов. Но мне удавалось складывать стихи и из современных слов, пусть и не такие красивые, как древние. Я стал заносить их в память прибора, пользуясь клавишами, которые к тому времени уже вполне освоил. А однажды не выдержал, и во время прогулки стал читать вслух то, что помнил наизусть. И сам удивлялся, слушая ритмичные звуки, как будто горсть стальных шариков рассыпалась по стеклянным ступенькам…

Но некоторые из стихов для меня всё ещё оставались тайной. Так, из стихов я выяснил, что древние Разумные питали некие сильные чувства к существам и вовсе полуразумным, именуемыми в древнейших документах «женщины». Что это за «женщины» и какие у них были отношения с Разумными, так и осталось неясным.

Ещё одно непонятное — примерно такие же чувства, хотя и несколько иного рода, питали древние к своим коллегам, которых называли непонятным словом «друг». Как я ни бился, не смог найти ему современного аналога. Коллега — понятно, мой господин — понятно, просто господин — тоже понятно… Хозяин, Владыка и сам Великий и Мудрый Повелитель Вселенной — всё это понятно. А вот «друг»?

Ну вот скажите, какая беда в том, что помер кто-то из коллег? Ну помер и помер, другого пришлют. У нас вот за то время, пока я здесь, двое умерли сами, одного убили в драке и ещё один скончался от игры в «чику». Мне-то от того какая печаль? Да и остальным то же. Древний же автор переживал за смерть «друга», как за свою собственную. Смысл?