Читать книгу "Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника - Матвей Ганапольский"

Перед ним была все та же привычная гора с привычным фуникулером и рестораном.

Рядом стояла «Мать-Родина», втыкая в небо то ли меч, то ли шампур.

Все было как обычно, за небольшим исключением – «Матери-Родины» было две.

Мой приятель протер глаза и несколько раз перекрестился.

Но видение не исчезло. Два одинаковых памятника стояли рядом, видимо подтверждая худшие предположения насчет белой горячки.

Правда, вокруг памятника пока еще не кружились маленькие чертики, как это описывают психиатры, но, судя по всему, они уже были на подлете.

Мой приятель, человек верующий, упал на колени и стал горячо молиться.

Он поклялся больше никогда не злоупотреблять вином и пообещал немедленно вступить в местное общество сторонников трезвости, которое в этой стране, по понятным причинам, было крайне непопулярно.

Помолившись, он снова взглянул на гору и испустил громкий крик отчаяния.

Молитва не помогла!

Две «Матери-Родины» холодно высились на вершине горы, как бы насмехаясь над попытками моего приятеля решительно и навсегда изменить свою жизнь.

Далее свидетели рассказывают, что всю ночь по городу бегал какой-то человек и оглашал окрестности дикими криками.

На следующий день друзья нашли моего приятеля дома.

Он лежал в комнате, накрывшись толстым одеялом, мучительно стонал и просил жену простить его за все.

Однако друзья вытащили его из кровати, оторвали подушку от лица и показали свежую газету, в которой рассказывалось, что ночью специальная бригада монтажников меняла старый проржавевший монумент «Матери-Родины» на новый.

И когда привезли новый, то несколько часов он стоял рядом со старым.

Приятель схватил газету и несколько раз ее перечитал.

Убедившись, что белой горячки не было, а был факт неустанной заботы местных властей о патриотическом воспитании населения, он снова испустил крик.

По звуку это было похоже на традиционный крик марала в момент победы над соперником из-за прекрасной самки.

Но, по сути, это был крик радости в момент победы генов его дедушки над здравым смыслом.

Мой приятель немедленно встал с постели и, заявив жене, что он перед ней ни в чем не виноват, а, следовательно, извиняться ему не за что, тут же отправился в ближайшее питейное заведение, где продолжил работу над своим долголетием.

И теперь он в полном порядке, за исключением того, что категорически отказывается ходить ночью мимо горы, где стоит «Мать-Родина», держащая в руках то ли меч, то ли шампур.

О пользе развалин

Однажды я был в гостях у одного меломана, который свихнулся на «Битлз». Вся его квартира была уставлена полками с их дисками, стены увешаны плакатами, а шкаф набит всяческой литературой про эту группу. Мы сидели на диване, он держал старый винил, их первый концерт.

– Смотри, вот подпись Маккартни, – сказал он. Руки его дрожали. – Маккартни подписал этот диск, когда приезжал на гастроли. Я протиснулся к нему, и он подписал диск. Я даже перекинулся с ним парой слов.

Глаза меломана светились нехорошим блеском.

– Успокойся, – миролюбиво сказал я. – Я не буду выдирать этот альбом из твоих рук. У меня даже нет проигрывателя для винила. Ты перевозбужден.

Посмотрев на меня подозрительным взглядом, он вздохнул и спросил:

– Хочешь подержать?

– Да, – соврал я из уважения к его чувствам.

Он вынул пластинку из конверта и, держа как тончайший хрусталь, передал ее мне. Я аккуратно взял диск и взглянул на реликвию.

Пластинка была в ужасном состоянии. Она была заезжена, какие-то глубокие полосы шли по диагонали круга. Этикетка пластинки была полустёрта. Кроме того, было видно, что об нее гасили сигареты, а на одной из сторон был виден четкий отпечаток дна какой-то горячей чашки.

Я потрясенно вертел пластинку в руках.

– А как ты ее слушаешь, – удивился я.

– Я ее не слушаю, – пожал плечами хозяин. —

Я слушаю цифровой CD.

– Хорошо, но зачем тогда ты тогда передавал мне ее с таким стоном, какой смысл дрожать над неиграющей пластинкой?

– Ты держишь в руках не пластинку, ты держишь мою жизнь, – улыбнулся он. – А это ответственно…

Я с недоумением посмотрел на него.

Он бережно взял диск у меня из рук.

– Эту пластинку привез мне отец из Лондона в 60-х, он был моряк. Понимаешь, вначале ее в руках держали те, то ее делал. А потом отец – его уже нет на свете. Я был в четвертом классе, я услышал эту музыку и сошел с ума. Я таскал эту пластинку в школу, чтобы показать друзьям. Потом мы собирались дома и слушали ее от начала до конца, а потом снова и снова. За всю мою жизнь я прослушал ее, наверное, тысячу раз, пока звук не растворился в хрипе.

Он перевернул диск и продолжил:

– Вот эти полосы – следы вечеринки, когда меня провожали в армию. Я напился, диск выпал из рук, и одна девушка наступила на него туфлей. Мы поскандалили, я чуть не побил ее, но потом мы поженились. А вот следы от сигарет. Я тогда отпустил волосы, как у битлов, пошил себе расклешенные брюки и так гулял по центру с друзьями. Но нас поймали, привели в милицию и там постригли налысо – такие тогда были нравы. А в сумке нашли эту пластинку, и сержант жег ее своими сигаретами… Как человека на допросе!.. Потом ее царапали мои маленькие дети, на ней спала наша кошка. Ее слушали дома мои друзья, некоторых из них нет уже в живых…

Приятель положил диск в потрепанный конверт:

– Знаешь, бывает так, что кто-то что сделает и забудет об этом – например, напишет музыку или книгу. Но совсем другой человек найдет это совсем в другие времена и пройдет с этим по жизни… Эта пластинка была свидетелем таких событий, что сейчас не она приложение ко мне, а я к ней. Что-то мог забыть я, но не она, потому что я проживал жизнь, а на ней от этой жизни оставались шрамы.

Я знаю, откуда появилась любая царапина на ней, и кто оторвал уголок конверта.

Я слушал ее, когда хоронил родителей, и под нее зачинал детей.

Он улыбнулся:

– Знал бы об этом всем Маккартни. Но он не знает, потому что таких, как я, много. Они когда-то получили такую пластинку, а потом она поменяла не только всю музыку, но и их жизнь. И совсем не важно, что она не играет – будем считать, что она на пенсии.

Этот разговор я вспоминал много раз, потому что этот меломан как будто говорил обо всех нас.

Разве не встречались мы с какой-то книгой, фильмом, картиной или старой, выцветшей фотографией, которые появились на свет задолго до нас, но удивительным образом оказали на нас огромное воздействие или даже определили нашу жизнь.