Читать книгу "Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника - Матвей Ганапольский"

Конечно, это можно объяснить гением творца этого предмета, но это не всегда так.

Я однажды стоял перед великой «Джокондой» в Лувре и смотрел на нее с необычайной внутренней дрожью. Но дрожал я совсем не от мастерства Леонардо – картина не потрясла меня, да и необязательно, чтобы потрясшее других потрясало и тебя.

Дрожь была от другого – материализации времени.

Передо мной висел предмет, которого касалась рука мастера более пятисот лет назад.

Я смотрел на едва различимые мазки за стеклом и понимал, что именно тут он провел кистью, и я сейчас это вижу.

Не знаю, понятно ли мое волнение.

Это волнение перед преодолением времени.

Человека, который создал эту картину, давно нет, но остался мост между ним и мной и – эта улыбка Джоконды.

Тут следует рассказать одну историю, которая подобным образом сыграла важную роль в моей жизни.

Дело было в школьные годы.

Наш класс отправился на экскурсию в город Керчь.

Нас возили по пыльному летнему городу, в автобусе было душно и воняло газами из мотора. Близился вечер, купаться нам не разрешали – боялись какой-то очередной эпидемии, которыми славился советский Крым.

Мы уже падали от усталости, когда ненавистная «экскурсоводша» радостно-идиотским голосом сообщила, что мы едем на гору Митридат посмотреть на обелиск Славы.

Мы взвыли, но цветы, которые надо было положить к обелиску, были уже куплены, и под строгие взгляды учителей автобус стал взбираться на гору.

Ехали мы долго – автобус непрерывно закипал, так что, когда мы выехали на небольшую площадку перед обелиском, солнце, опускаясь, коснулось горизонта.

Мы вывалились из автобуса, кашляя и задыхаясь, и наша мучительница экскурсовод, не дав передохнуть, начала читать лекцию о героизме военного времени. Я едва понимал, что она говорит, и беспомощно озирался в поисках воды.

Воды нигде не было.

Мне стало совсем плохо, и я хотел присесть, но, наверное, перед этим памятником нужно было только стоять, ибо вокруг не было ни одной скамейки.

Я оглянулся и увидел, что ниже по склону стоит полуразваленный строительный забор. Где стройка, там и вода, подумал я и как лунатик двинулся вниз.

Шел я по едва видной тропинке, спотыкаясь о битые кирпичи, пустые ведра и горки мусора.

Солнце опускалось быстро, как всегда бывает на юге. Одновременно оно краснело, увеличиваясь в диаметре.

Небо было чистым, без единой отметины – только Солнце и прозрачная голубизна.

Я дошел до забора, еще несколько раз споткнулся о какие-то разбросанные мешки и, найдя дыру, влез внутрь.

Далее все было как в кино.

Вы, наверное, помните, как голливудские режиссеры выстраивают сцены, где герой впервые видит что-то невероятное: вначале он стоит к объекту спиной, потом медленно поворачивает голову, потом все тело.

И уж потом у него расширяются глаза, отвисает нижняя челюсть, а рот застывает в беззвучном крике.

Так вот, я все это проделал без всяких киносъемок.

Я влез в дыру спиной, а потом стал медленно разворачиваться лицом к морю, зажмурившись, потому что диск солнца, уже погрузившись в море наполовину и разросшись на полнеба, немилосердно слепил меня.

Наконец я повернулся, разлепил веки, и тут меня как будто ударило током, ибо я увидел то, чего никогда не видел.

То, что было передо мной, было трудно представить в реальности, особенно обычному девятикласснику в советские времена.

Я стоял перед небольшой ровной площадкой, утопающей в грязи, мусоре, пустых бутылках и следах общественного туалета.

Все носило следы запустения – было видно, что строители не появлялись тут уже несколько месяцев.

Однако было на этой площадке нечто, что бросило меня в пот, дрожь и оцепенение.

На этой площадке пребывало совершенство.

Среди мусора и человеческого невнимания стояли несколько стройных античных колонн.

Я стал осторожно оглядываться.

Тогда я не знал, что это за колонны, но теперь понимаю, что именно незнание помогло мне открытой юношеской душой воспринять их красоту.

В тот момент красота этих колонн была для меня анонимна, точно так как анонимна красота простой, но красиво обточенной морем, разноцветной гальки или красота ручья, бегущего по склону.

Мраморные колонны как будто вырастали из земли, они были невысоки, соразмерны человеческому росту.

Я сообразил, что это либо греческие, либо римские колонны, но разве это было важно?

Важно, что передо мной впервые было абсолютное совершенство, которое покоряло гармонией и просчитанной красотой.

Вокруг никого не было, и мне захотелось дотронуться до них. Я подошел и провел пальцем по удивительно сохранившейся полированной поверхности.

Дул сильный ветер, разметая мусор и цемент из прорванных мешков, а я стоял и водил рукой по мрамору колонны, пребывая в сильнейшем волнении.

Это волнение я испытывал потом множество раз, и оно никогда не теряло для меня своей новизны, но именно тогда оно было особенно сильным, и вот почему.

Представьте себе обычного школьника, который ходит в обычную школу, особо никуда не ездит и изучает историю по учебнику.

Этот школьник пару раз был в местном историческом музее, где за пыльными толстыми стеклами лежат какие-то тусклые черепки и наконечники стрел. Но потрогать ничего нельзя, и тебя быстро ведут туда, куда водят всех школьников – в зал революции посмотреть на поддельное пальто Ленина и модель тачанки, сделанную в бутафорской мастерской местного театра.

Этот школьник всегда жил вдали от истории собственной Родины и знал, что история его страны начинается с 1917 года.

А до этого был царизм, а до него мрак.

Но сейчас я стоял совсем один перед колонной и внимательно смотрел на нее.

Я смотрел на синие прожилки, на белом теле полированного мрамора, и вот какая мысль в тот момент пришла мне в голову.

Вот я смотрю на эту колонну, но точно также, наверное, пару тысяч лет назад, на нее смотрел какой-то полировщик. Он тер ее до блеска, касаясь рукой точно так, как касаюсь я.

И от него до меня как будто не было этих тысяч лет.

Передо мной была настоящая машина времени, которая, почти разрушившись и стоя среди мусора и следов равнодушия неблагодарных потомков, продолжала работать.

Я прошел в центр площадки между колоннами, сел на старый, обтесанный, разбитый камень и стал смотреть на море.

Я тогда не знал, что эллины жили здесь с пятого века до нашей эры.

Не знал, что нахожусь в античном городе Пантикапей, который был тут в первом веке.