Читать книгу "Пять шагов по облакам - Татьяна Устинова"

Когда они встретились, он сразу понял, что эта женщина, этачертова знаменитость, может принадлежать только ему. Она родилась для того,чтобы принадлежать ему.

Для того, чтобы строчить свои детективы и принадлежать ему.

Он все еще пробовал сопротивляться — недотрога, твою мать!..Пробовал и знал, что долго не продержит ся, и тут он внезапно позабыл, почемудолжен держаться и сопротивляться!

Мелисса перевела дыхание, очень серьезно посмотрела ему влицо, снова обняла его и стала целовать, а он все стоял столбом, и в голове унего было тяжело, сумрачно и пусто.

Впрочем, тяжело было не только в голове.

Тяжелая и темная кровь, наполняясь тяжелым и темным огнем,медленно разлилась по всем телу, ударила в спину, в ноги и в сердце, котороезаколотилось сильней и отчетливей и, кажется, выше, чем ему положено быть.

Мелисса обнимала и гладила его, и ее халатик — сшитый назаказ, очень элегантный, который нравился ему, как будто был бальным платьем, —распахнулся, и ее гладкие ноги прижимались к его джинсовым ногам, двигались поним, и он совсем не мог этого вынести.

Он даже не обнимал ее — не «позволял себе», — и она взялаего руку и положила себе на грудь, и ладонью он почувствовал тяжесть и тепло еегруди, такое знакомое, такое вожделенное, много раз попробованное и от этогоеще более желанное.

Раньше он не знал, что раз от раза любовь бывает всесильнее, только сильнее, как будто зависимость, в которую он втягивался,поглощала его все больше и больше.

С каждым разом он хотел ее все сильнее и сильнее, с ужасомдумал, что с ним будет, если вдруг придется расставаться — жизнь, она ведьнепонятная штука! Кто знает, что она там дальше еще придумает'

Кроме того, Артемьев был уверен, что он ей «не пара». Она знаменитость,ее по телевизору каждый дань показывают, а он кто? Самый обыкновенный мужик, сзарплатой примерно раз в десять меньше, чем у нее, и с работой в городеЭлектростали! Да и на работе ничего феерического — никаких тебе именитых людей,все больше работяги!..

Он не предлагал ей руку и сердце, потому что был уверен, чтоэто неправильно. Может, она и согласится по доброте душевной или потому, что вее возрасте уже неплохо было бы выйти замуж, но он не мог так поступить с ней.Она заслуживала всего самого лучшего, принца на белом коне, короля Нидерландов,британского премьер-министра!.. Впрочем, кажется, у премьер-министра уже естьодна жена.

А он, Василий Артемьев, так подвел ее!..

Не защитил, не уберег, не спас! Как он может теперьзаниматься с ней любовью, словно ничего не случилось?! Как?! Как?!

— Что — как, Васенька? — пробормотала Мелисса и открылаглаза. — Что ты говоришь?..

— Ничего, — выдавил он. Губы плохо слушались, и во рту опятьстало сухо. — Тебе нельзя, понимаешь?.. Ты понимаешь меня или нет?..

Откуда ей было знать, что он чувствовал себя импотентом,если не в прямом смысле этого грозного слова, то уж в переносном точно!

— Я понимаю, что ты мне нужен, — сказала Мелисса. — Большевсего на свете. Только ты один и больше никто! И я не пойду одна в постель,хватит уже, Васька!

Он наклонился и поцеловал ее грудь с левой стороны, гдебилось сердце, и, кажется, он глазами видел, как оно бьется.

Она замерла и затаила дыхание, и откинулась немного назад,чтобы ему было удобнее целовать, ее пальцы сошлись у него на затылке, и она изовсех сил прижала к себе его голову.

Он больше не мог сопротивляться, и вообще все егосопротивление вдруг показалось ему какой-то глупой комедией, и он стиснул ее,так что у нее что-то пискнуло внутри, и стал целовать куда придется, и сшитыйна заказ любимый халатик вдруг стал ему мешать, словно она оказалась закованнойв железные латы.

Он хотел ее сейчас, немедленно, прямо здесь, прямо на диванев столовой, где работал телевизор и валялись его газеты, где все еще не былоштор, потому что у них не было то денег, то времени, чтобы купить их иповесить!

Он разорвал на ней ее железные латы, расшвырял по сторонам,и она выступила к нему из них, совершенная, гладкая, высоченная, такая, окоторой он мог только мечтать.

— Мила, — пробормотал он с ожесточением. — Мила…

— Да, — сказала она. — Я здесь.

Он мял ее, тискал, трогал. Василий совершенно ее забыл завремя своего горя, которое накрыло его, когда он потерял ее. Он забыл, что онатакая сильная и страстная, что она загорается от первого его прикосновения, игорит ярко и долго, и догорает всегда раньше его, и загорается снова.

— Я больше не выпущу тебя из постели, — бормотал он, и губыу него кривились. — Никогда. Там твое место. Я буду заниматься с тобой любовьювсю оставшуюся жизнь. Всю, поняла?

— И на работу не пойдешь? — вдруг спросила Мелисса, и он непонял, о чем она спросила.

На какую работу?.. Нет ничего, нет никакой работы, и мира занезашторенными окнами тоже нет, нет вообще ничего, кроме них двоих, и он толькочто добрался до нее, только что понял, как она ему нужна, понастоящему нужна, аона говорит что-то загадочное!..

Но ему некогда было разгадывать загадки! Он знал только, чтодолжен получить ее прямо сейчас и отделаться от того скверного, что случилось сними в последнее время, а отделаться можно было только с ней, в ней, тольковдвоем, один он не справится.

Он потащил ее на диван, где валялись его газеты, и бережноуложил и спихнул газеты на пол, и еще некоторое время смотрел на нее сверху,как она лежит, вытянувшись и крепко зажмурившись, такая красивая и такаянеобходимая ему, а потом он сорвал с себя одежду, лег рядом и замер, потому чтоприкосновение кожи к коже было острым и обжигающим, и нужно было успокоитьсянемного.

— Я люблю тебя, — сказала Мелисса Синеокова, не открываяглаз.

Наверное, он тоже должен был сказать ей что-нибудь в этомроде, например, что обожает ее страстным обожанием, но говорить он не мог. Онмог только трогать, гладить, узнавать по-новому, как будто он совершенно еезабыл, как будто не видел ее долгие годы, а вот теперь вернулся из дальнихстранствий и не может поверить, что она лежит рядом с ним, и принадлежит ему,и…

И…

— Ты делаешь мне больно.

— Прости.

Она вдруг засмеялась и немного подвинула его. Он былтяжелый, и двигать его было трудно.

— Держи себя в руках, — сказала она. — Ты меня порвешь вклочки.

— Я тебя порву, — согласился Артемьев, не слыша себя.

Потом они больше не разговаривали, только двигались, дышалии жили друг в друге, и на эти несколько минут, а может, столетий, остались напланете одни, совсем одни.