Читать книгу "Царь - Валерий Есенков"

— Что собой представляет Ливония в течение последних двенадцати лет? Она представляет собой картину ужасных бедствий, кровопролитий и разорений. Никто в Ливонии не уверен в собственной жизни или в своём достоянии. Мы служим великому царю московскому, но не изменили своему первому, истинному отечеству, которому мы хотим добра и спасения. Мы знаем, что он намерен всеми силами нанести новый удар по Ливонии, изгнать датчан, поляков и шведов. Где же ваши защитники? Германия о вас не думает: беспечность и слабость императора вам известны. Датский король московскому царю не смеет молвить грубого слова. Дряхлый Сигизмунд унижается, ищет мира в Москве, а своих новых ливонских подданных лишь утесняет. Швецию ждут казни и месть: вы бы уже сидели в осаде, если бы жестокая язва, свирепствуя по всему Московскому царству, не препятствовала царю и великому князю мыслить о воинских действиях. Он любит немцев, сам происходит от дома баварского и даёт вам слово, что под его державой не будет города счастливее Ревеля. Изберите себе властителя из германских князей: не вы, но единственно он станет зависеть от Иоанна, как немецкие князья зависят от императора, и не более. Наслаждайтесь миром, вольностями, всеми выгодами торговли, не платя дани, не зная трудов воинской службы. Царь и великий князь желает единственно быть благодетелем вашим.

Они послушно излагают давнюю, задушевную мысль Иоанна: признание верховенства Москвы со стороны магистра или иного, любого правителя, избранного Ливонией или поставленного им самим, при полнейшем самоуправлении и выплате дани с одного Юрьева, как записано и утверждено между его отцом и прежним магистром. Он убеждённый противник захватов, с него довольно Русской земли, которую намеревается он обустроить на фундаменте христианской морали, и, когда Яну Кротошевскому он изъясняет, что его государство достаточно велико, чтобы ещё чужого хотеть, он вовсе не лицемерит, он высказывает самое обдуманное, самое выстраданное своё убеждение. Однако и с Яном Кротошевским, и горожанами Ревеля-Колывани, и с любым из европейских монархов он в самом деле говорит на непонятном им языке. Европа погрязла в захватах, а европейские монархи заняты единственно тем, чтобы оттяпать у соседа если не целое княжество, то хотя бы городишко, лужок, огородик, хотя бы узенькую полоску земли, которой не хватит даже на то, чтобы, как изумляется добродетельный Гамлет, похоронить тех, кто ради захвата этой полоски земли сложил на ней свои бесталанные головы. Европа не верит ему, как никогда не поверит всем последующим русским политикам, не в состоянии верить, добровольный отказ от того, что взято силой оружия, как он поступил с побеждёнными шведами в Выборге, не укладывается в вывернутых на один бок мозгах европейца. Неудивительно, что не верят дарованным вольностям и горожане Ревеля-Колывани, которые в этом чересчур выгодном предложении подозревают скрытый, полный ядовитого свойства подвох.

Потерпев неудачу в Ревеле-Колывани, неунывающие лазутчики обращаются к Готгарду Кетлеру, помрачённому духом магистру, ныне заштатному курляндскому герцогу под нелёгкой пятой польского короля и литовского великого князя, и предлагают ему на тех беспримерных условиях более высокий титул ливонского короля. Помрачённый духом магистр, уже не однажды отказавшийся от сходного предложения, битый, изгнанный, утративший власть, тоже не верит, тоже предчувствует какой-то скрытый, полный ядовитого свойства подвох и тоже отклоняет от себя эту для него, в общем-то, непосильную честь.

Пораскинув мозгами после того, как от сотрудничества с миролюбивым московским царём и великим князем отказались и горожане Ревеля-Колывани, и до конца дней своих неприкаянный Кетлер, лазутчики обращаются к ещё менее значительному лицу, чем помрачённый духом магистр: к приблудному герцогу Магнусу. Лет десять назад датский король, его старший брат, за тридцать тысяч сребреников приобрёл для него эзельское епископство, лишь бы сбыть его с рук и не делиться с ним наследством отца, купил незаконно, однако такие мелочи в Европе никого не волнуют, купил, так купил, было бы то, что купил. Владение крохотным Эзелем никак не может удовлетворить младшего брата датского короля, авантюриста, захватчика до мозга костей, и вот в течение десяти лет Магнус лопается от зависти, наблюдая со стороны, как более наглые, более сильные захватчики и авантюристы по частям растаскивают обессиленную Ливонию, а его, подлецы, оттирают, ему не дают ни городка, ни лужка, ни огородика, ни узкой полоски земли, он мечется в разные стороны, ни с того ни с сего сам себя возводит в ливонские короли, безуспешно пытается овладеть Ревелем-Колыванью, старшим братом пристраивается в помощники епископа в Гильдесгейме, в будущем прозревая лакомую возможность занять место епископа, не уживается и в Гильдесгейме, возвращается на оскорбительный для его самолюбия Эзель, пытается вступить в союз с Польшей против Швеции и со Швецией против Польши, уж очень хочется бедному младшему брату повоевать чужими руками и хоть что-нибудь урвать для себя, однако его не принимают всерьёз большие соседи, не позволяют ему даже крошки проглотить из того, что плохо или не очень плохо лежит, и оттирают его в полную неизвестность, на почётную нищету. Фантастическое предложение получить притягательную корону ливонского короля из могущественных рук московского царя и великого князя застаёт несчастного Магнуса в печальный момент полного крушения всех его предприятий и всех надежд на возможность будущих предприятий, когда он слишком готов принять любую корону из рук не то что могущественного московского царя и великого князя, а из рук самого дьявола, лишь бы сияющая корона задержалась на его шальной голове и принесла масла на хлеб. Магнус соглашается без промедления и без промедления о столь заманчивом предложении ставит в известность старшего брата, датского короля, который так ловко избавился от этого баламута и тем сохранил спокойствие в своём королевстве, заранее испрашивая обещание у короля Фредерика всенепременно признать впоследствии новое королевство и нового короля. Обещание, с некоторыми оговорками, и поддержку старшего брата он получает, поскольку король Фредерик воюет со шведским королём Юханом и готов подложить ему любую свинью, не то что вновь испечённого ливонского короля. С первого шага предав своего пока что предполагаемого благодетеля за поддержку со стороны его неприятеля, Магнус собирает с бору да с сосенки приличную случаю, пышно разодетую свиту, что-то около четырёхсот человек, и с намерением пустить пыль в глаза соответственно и числом прихлебателей, и кафтанами с кружевами и лентами отправляется прямо в логово к московскому медведю, варвару и дикарю, с явным намерением обвести его вокруг пальца европейской наглостью и лоском. Правда, в самом начале своего триумфального шествия он узнает о только что отгремевшей новгородской резне, многократно преувеличенной и расписанной ползущими слухами, будто бы учинённой Иоанном в каких-то невероятных, прямо библейских размерах, хотя истинное-то кровавое месиво в эти самые дни готовится как раз в просвещённой, цивилизованной в высшей мере Европе. Кровавая новость несколько смущает наглого, однако трусоватого претендента. Магнус останавливается в лёгком раздумье. Понятно, что колебания его мимолётны: он чрезвычайно высоко ставит себя в собственном представлении и потому чрезвычайно уверен в себе, к тому же для европейца Париж стоит не только мессы, но и любой подлости, любого предательства и любого количества пролитой крови. Также возможно, что он получает более достоверные сведения о событиях в Великом Новгороде и Пскове. В конце концов ради короны стоит рискнуть головой, как воин рискует на поле сражения, а там будет видно, не в Москве же он станет служить, а в Риге или в Ревеле-Колывани, далеко от Москвы. Оседлав эту трезвую мысль, он продолжает своё восхождение к трону и в самом радужном расположении легковесного духа прибывает в Александрову слободу. Иоанн принимает самодовольного добровольца править и властвовать с надлежащим почётом, ни словом, ни жестом не напоминая о его подчинённом, двусмысленном положении, устраивает ради его будто бы крайне приятного появления торжественный пир, после пира излагает условия, на которых готов признать Магнуса королём, и познавший наконец приближение высшего счастья авантюрист соглашается без единого возражения, тем более что условия предлагаются поистине царские.