Читать книгу "Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт"

Новую экономку Эльзу нашли в Мюнхене, где она работала в Osteria Bavaria. У них с Евой сложились ровные деловые отношения, хотя Ева была намного моложе. Потом Эльза ушла, а Дёринга, который уже состоял при обслуживающем персонале, повысили в должности. Он, в свою очередь, ушел в 1943 году, и его место заняла супружеская пара, Вильгельм и Маргарете Миттльштрассе. Они и вели хозяйство в Бергхофе до самого конца. Фрау Миттльштрассе любила Еву и восхищалась ею: «По утрам после завтрака я приходила к ней в комнату, захватив ручку и бумагу, и мы вместе составляли распорядок дня: что она запланировала и каковы будут мои обязанности. Она была милая, приятная мюнхенская девушка, но соблюдала дистанцию. Не набрасывалась на людей». Такт и чуткость Евы по отношению к домашним слугам были дипломатическим ходом, учитывая, что она заняла столь высокое положение в слишком юном возрасте, и они понятия не имели, надолго ли. У четы Миттльштрассе родился сын Клаус, а еще через несколько лет — дочка, пополнившие команду маленьких обитателей Бергхофа, которые ползали, топали и прыгали по террасе, останавливаясь, чтобы уцепиться за руку Евы или колено Гитлера. Фюрер искренне любил детей и с удовольствием наблюдал, как следующее поколение впитывает важнейшие немецкие качества — послушание, дисциплинированность, порядок, — учится почитать старших и любить отечество. Ведь они будут управлять страной, когда он состарится, продвигая его идеалы, претворяя в жизнь его мечты о более сильной и чистой Европе. Эти крошечные шпееры, геринги, геббельсы и миттльштрассе олицетворяли будущее.

Несмотря на все свои старания, Ева оставалась постыдным секретом Гитлера. Ее имя, единственное в Бергхофе, никогда не вносилось в список внутренних телефонных номеров, а ее комната в целях сохранения анонимности значилась как «большая комната для гостей». Новичкам, спрашивавшим о ней, говорили, что «она из личного состава, секретарь». Это было удобно Гитлеру и, разумеется, срабатывало — внешний мир абсолютно ничего не знал о Еве. Но для нее, наверное, звучало унизительным напоминанием, что она нужна только для домашних дел и плотских утех, в остальном же — персона нон грата. В их неравном союзе только один человек что-то значил: Адольф Гитлер. Ева была его имуществом, его содержанкой. Как и Гели, она не имела свободы действий. Он не скупился и любил дарить ей подарки, но не всегда те, что ей нравились. На Рождество 1936 года Ева получила от него книгу о египетских захоронениях, отражавшую его мрачную и непрестанную одержимость смертью, — ничего себе подарочек для цветущей двадцатипятилетней девушки!

Хенни фон Ширах, с детства частая гостья в Оберзальцберге, говорила:

Роль невидимой любовницы угнетала Еву. В последние годы она часто хандрила и болела, потому что Гитлер почти перестал замечать ее. Она могла бы заняться самообразованием там, в Бергхофе, — у нее были все мыслимые условия и возможности, — но вместо того просто сидела и смотрела, как жизнь проходит стороной. Она не могла предложить Гитлеру ничего интересного — такого, что пробило бы брешь в его отчужденности. Ее жизнь, лишенная усилий и борьбы, походила на игру, и все же она не была счастлива. Внешне она выглядела безупречно: меняла наряды, делала прически. А Гитлер, видимо, больше ничего от нее и не хотел.

Ева проявляла неповиновение по мелочам: курила по секрету от него, пользовалась губной помадой и лаком для ногтей (Гитлер находил то и другое весьма предосудительным). Но это были чисто символические жесты — ей не хватало мятежного духа Гели. Похоже, она изо всех сил старалась вылепить из себя его идеал женщины, подавляя свою непосредственность и энергию. Она любила танцевать, но, как вспоминал Герберт Дёринг:

Гитлер притеснял Еву во всем. Особенно это чувствовалось, когда она танцевала. Она превращалась в совершенно другого человека — просто глазам не верилось. Она была отличной танцоркой. Стоило поставить пластинку с красивой быстрой музыкой, и Ева тут же преображалась. Она танцевала очень своеобразно, изящно. Ее любимым танцем было танго. Чем чувственнее танец, тем больше она отдавалась ему… Я имею в виду, она действительно «ловила настроение». Гитлер лишь изредка подшучивал над этим.

После отъезда фрау Раубаль Еве больше не приходилось спать в Платтерхофе. Она переселилась в святая святых Бергхофа. Ей отвели три комнаты рядом с апартаментами Гитлера, выходившие в главный коридор второго этажа. Напротив находилась комната ее персональной горничной. Ее положение в Бергхофе и в его жизни наконец-то было признано. Об этом не говорили вслух, но ближайшее окружение не терялось более в догадках по поводу ее роли. Из ее комнат дверь вела в гардеробную, изолированную от коридора, а оттуда — в личную ванную Гитлера.

Помещения Евы были светлы и изысканны — рай для нее и ее подруг, а подчас и для Гитлера тоже. Она купалась в роскоши: собственная гостиная, туалетная комната, спальня и ванная. Интерьер оформлен в замысловатом, но женственном стиле, с белыми стенами и белой мебелью, изготовленной Сайри Моэм в Лондоне по последней моде. Не придумать более разительного контраста с тесной квартирой ее родителей с неуклюжей провинциальной мебелью и узорами на обоях. В гостиной — вид из окна на все тот же горный пейзаж — стояли два удобных кресла и диван, обтянутый бледным ситцем в синий цветочек. В отличие от громоздкой обстановки прочих комнат, они были сделаны по нормальным человеческим меркам. По бокам дивана стояли два белых журнальных столика с настольными лампами. Сзади на полке примостился незарегистрированный телефон. Над ним висела картина, изображающая обнаженную натурщицу. Говорят, Ева сама для нее позировала. Два больших окна с тюлевыми занавесками и длинными бирюзовыми шторами. На столиках стопки журналов о моде и кино, а в углу дивана куча мягких игрушек, которые Ева называла meine Menagerie («мой зверинец»). На почетном месте висела фотография задумчивого возлюбленного, особенно нравившаяся Еве, — идеализированный портрет работы Теодора Боненбергера. В другом конце стоял небольшой письменный стол, за которым Ева часами писала письма или раскладывала фотографии. Она держала пару снегирей в клетке и иногда отпускала их полетать по комнате.

Почти всю спальню занимала вместительная двуспальная кровать, покрытая толстым пуховым одеялом. Гретель Миттльштрассе уверяла, что Гитлер время от времени разделял ее с Евой. Ее муж Вилли подтверждал это. Туалетный столик с тремя зеркалами (большим, маленьким и увеличивающим отражение) покоился на двух тумбах. На нем располагались: набор инкрустированных серебром расчесок, хрустальная пудреница с пуховкой, четыре стеклянных флакона духов и еще одна фотография Гитлера в рамке. В отдельной гардеробной комнате накапливалась ее постоянно пополняющаяся коллекция одежды, шляп, сумочек и флорентийских туфель ручной работы; а в ящиках — вышитое шелковое белье (каждый предмет украшен ее монограммой, буквами Е и В, сплетенными в четырехлистник или, если добавить чуть-чуть воображения, бабочку). Ева и впрямь тратила много денег на одежду, но тщеславие было почти единственным ее утешением, необходимым к тому же, чтобы придать ей уверенности среди снисходительной толпы, глядящей на нее свысока как на низшую по общественному и семейному положению. Она нашла в Берлине новую портниху, фрейлейн Хайзе, которая придумывала наряды специально для нее. Гитлер платил — счета от портнихи были наименьшей из его проблем.