Читать книгу "Путешествие пилигрима в небесную страну - Джон Буньян"

Честный: "Было время, когда я с ним был даже очень дружен, и мы с ним пошли вместе по одному пути; тогда он начал беспокоиться и тревожиться о том, что с нами станется впоследствии".

Дух Тв.: "Я был его проводником от дома моего Господа до двери Небесного Града".

Честный: "Значит, вы вполне знаете до чего он был скучен?"

Дух Тв.: "Разумеется; но несмотря на это, я им не тяготился, потому что люди, взявшие на себя должность, подобную моей, берут на себя и большую ответственность".

Честный: "Расскажите, пожалуйста, как он вел себя под вашим руководством?"

Дух Тв.: "Вот как. Он всегда боялся не достичь той цели, к которой он стремился. Малейший говор неблагоприятный для него наполнял его душу страхом, и самое ничтожное противоречие, встречаемое им на пути, отнимало у него последнюю каплю энергии. Я слышал, что он как будто целый месяц валялся в Топи Уныния и не смел вылезать оттуда, хотя многие проходившие пилигримы предлагали ему свою помощь, чтобы выйти из нее. Между тем он также и не хотел возвращаться домой. "Если я до Небесного Града не дойду, то погибну безвозвратно", — повторял он; а с этим вместе каждая соломинка, лежавшая поперек его пути, приводила его в смущение. Наконец, в один солнечный день он решился выкарабкаться из Топи и вступил на противоположный берег, сам не веря своим глазам и чувствам. Ему казалось всюду, что он видит Топь Уныния, потому что носил образ ее в сердце и мысли, что совершенно парализовало его движения и решимость. Таким образом дошел он до двери, которая стоит в начале пути, (вы все знаете ее) и там, говорят, он простоял долго, не решаясь стучать. Когда же дверь ему отворили, он отошел на некоторое расстояние, пропуская сперва всех прочих и повторяя, что сам он недостоин войти в нее, и, таким образом, хотя дошел до нее гораздо прежде многих, а вошел в нее последним. И тут бедняк стоял на одном месте, весь дрожа от страха. Жалко было смотреть на него! Наконец, взял он в руку висячий молоток и постучал, и тут же отпрыгнул назад. Отворивший ему дверь подошел к нему и спросил: "Эй, дрожащий, что тебе нужно?" Вместо ответа он упал без чувств. Говоривший с ним в удивлении помог ему встать и сказал милостиво: "Мир тебе, встань, я для тебя отворил дверь, войди и будь благословен". Он встал и, дрожа от страха, вошел; а тут стыд так им овладел, что он не смог показывать своего лица. Там он некоторое время пользовался гостеприимством, (а вы знаете каково оно) и ему приказали продолжать путь свой и даже указали ему, как и где идти. Он отправился и дошел до дома Истолкователя, где себя повел точно так же, как перед дверью. Он долго лежал на холодной земле, не смея стучать, но все-таки не желал вернуться домой и несколько ночей и дней провел в холоде и голоде от одного страха, хотя видел, что многие вошли в дом Истолкователя только из-за того, что постучали в ворота. В ту пору ночи были длинные и холодные.

Он долго стоял на холоде, вынося всякую непогоду, но не решаясь постучать в дверь. У него в пазухе лежало письмо очень нужное к Истолкователю, по которому его следовало немедленно принять и всячески успокоить в доме, а потом дать ему сильного надежного проводника, с которым такому слабодушному человеку было бы безопасно путешествовать. И все это он знал, а не смел стучать в дверь, находя себя недостойным быть принятым в доме и получить обещанное. Также идти назад не хотел, зная, что тогда он пойдет прямо на свою погибель. Вот он ходил взад и вперед перед домом, так что бедняк чуть было не умер с голода. Такая овладела им боязнь или, вернее сказать, нерешимость! Однако он видел тут же много других, подходящих к дому и которых впускали, как только они начинали стучать в дверь. Я как-то нечаянно выглянул из окошка и, заметив двигающегося человека, вышел спросить, что ему надобно; но у бедняги глаза были полны слез, и я понял, в чем дело. Я вернулся в дом и передал это другим, и мы доложили о том Господу. Он тотчас послал меня к нему обратно, чтобы убедить его войти, но могу вас уверить — дело было не легкое. Наконец-то решился он перешагнуть порог и вступить в дом, и надо отдать справедливость Господу, с какой любовью Он принял его. На столе оставалось еще кое-что хорошего из пищи, и все это было поднесено ему на блюде. Тут он вынул из пазухи письмо и передал его кому следует. Истолкователь, прочитав послание, сказал: "Твое желание будет исполнено". После некоторого времени он как будто оживился и успокоился. Господь, как вы могли в том сами убедиться, имеет чрезвычайно любящее сердце, особенно к тем, которые боязливы, и потому Он с ним так обошелся, как только нежный отец обращается с любимым сыном.

Вот когда бедняга все осмотрел, что есть в доме, и был готов отправиться в путь к Небесному Городу, Господь вручил ему, как он когда-то вручил Христианину, бутылку вина и укрепительную пищу на дорогу. Я с ним отправился и шел впереди; но он был неразговорчив и все только тяжело вздыхал.

Когда мы дошли до места, где трое повешены, он сказал, что такова будет и его участь. Но он сильно обрадовался, увидев Крест и Могилу. Тут он даже попросил меня остановиться на время, чтобы ему насладиться этим зрелищем, и мне показалось, что он стал спокойнее. Когда же мы дошли до горы Затруднения, он не обратил на нее внимания, ни на львов, ни на долину Уничижения. Надо вам сказать, что никакие затруднения его не пугали; у него была одна боязнь: будет ли он в самом деле принят, в числе ли он званных, смеет ли он надеяться, что обещание принять грешников и его касается, и, наконец, может ли он рассчитывать, что искупительная кровь и его омыла от грехов, так как он не может представить Господу ни единого доброго дела, не запятнанного грехом, и прочее.

Я привел его в Чертог Украшенный ранее, чем он этого желал, мне кажется, и тотчас познакомил его с девицами, живущими в доме. Но он и там стыдился участвовать в их обществе, находя себя недостойным его. Он все старался уединяться, однако очень любил духовные беседы и часто садился за ширмы, чтобы оттуда прислушиваться к душеполезным разговорам. Он также охотно рассматривал древности и любил над ними мечтать. Он после признался мне, что ему было отрадно жить в этих двух домах, т. е. у Тесных Врат и у Истолкователя, но он не чувствовал в себе достаточно отважности, чтобы испросить позволение оставаться долее.

Когда мы с ним вышли из чертога и спустились в долину Уничижения, он стал ходить по ней легче и лучше, чем все мне известные до сего времени странники. Ему было решительно ни по чем унижение, лишь только бы иметь уверенность, что он достигнет в конце обещанного блаженства. Меж ним и этой долиной будто существовала какая-то связь сочувствия, и ему в ней было привольнее, чем где-либо. Бывало, он ляжет на землю и покрывает поцелуями ее и растущие на ней цветы. Утром встанет рано и с наслаждением расхаживает вдоль и поперек всей долины (Плач Иер. 3:30).

Зато, когда мы вступили с ним в долину Смертной Тени, я стал бояться, что он совсем пропадет: не то, чтобы он желал вернуться, эта мысль была ему ненавистна, но он чуть было не умер со страха. "Ой, утащут меня злые духи! Ах, вот сейчас возьмут меня к себе!" — вопил он, и я не мог никак его успокоить. Он так стонал, ревел и вскрикивал, что если бы они его услышали, то это бы внушило им достаточно отважности, чтобы напасть на обоих нас. Но я заметил и мог убедиться, что эта долина во все время, пока он по ней ходил, была спокойнее, чем когда-либо. Я из этого заключил, что враги получили от Господа особое запрещение мешать Боязливому проходить чрез нее и пугать его своим шумом и препятствиями.