Читать книгу "Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина - Андрей Мягков"

— Ну что, подумай, не торопись, в любом случае я к твоим услугам. — Не получивший восторженного согласия на свое предложение, Трусс умело скрыл недовольство. — В конце концов вы с ним ровесники, может, тебе и карты в руки.

Он замолчал.

Эстафету перехватил Яшин.

— Докладываю: материальное положение семьи Каликиных оставляло желать много хорошего: мать — женщина интеллектуального ума, трудилась в библиотеке, подрабатывала какими-то переводами на дому. Можно без труда представить, как они оба вылезали вон из своих кож в попытках раздобыть лишний рубль, особенно если учесть, что мальчик недавно начал баловать себя травками…

— Это откуда? — подал голос Анатолий Борисович.

— Из ярко накрашенных уст одной его очаровательной сокурсницы. — Огрызнулся Яшин, ему не понравился труссовский допрос. — А ты решил, что я рассказываю вам свои ночные видения? Нет, девочка сказала о наркоте, как об известном всему институту факте. У них там это якобы в порядке вещей, многие замешаны. И родительницу его, Клавдию Григорьевну, в пример привела, мол, та была в курсе и даже помогала по мере материальной возможности, ни в чем сыну отказать не могла — любила нематерински. Там, — Анатолий Борисович, это я тоже от сокурсников узнал, — полный инцест, видимо, устраивавший обоих: мать — сорок лет, моложава, хороша собой, родила в семнадцать. Игорю двадцать три — ни одной знакомой девицы, в университете женский пол его держал за «голубого», нормально ориентированные мужики избегали по этой же причине, так что друзей у него не «ах» — был замкнутым, нелюдимым: дом — институт, дом — институт, никаких там дискотек, тусовок. Ни в каких компаниях не замечен, жильцами характеризуется исключительно положительно: вежливый, обходительный — всегда сумку тяжелую поднесет, коляску детскую с лестницы спустит. Близко общался по понятной причине только с матерью и с Антоном Твеленевым, они даже в каком-то родстве…

— А точнее.

Яшин удивленно глянул на Трусса: что это с ним, никогда не вдавался в подробности чужих показаний.

— Точнее ты сам определи, мне не по силам: отец Игоря Каликина — младший брат отца племянницы Антона Антонины.

— Ну что, — удовлетворенно резюмировал Анатолий Борисович, — все понятно, очень близкое родство: троюродные племянники шуриного деверя.

— И еще часто встречался с неким Федором, — продолжил Яшин после некоторой паузы, — это мне тоже жильцы рассказали — молодой парень примерно его возраста, часто приезжал на дорогой машине — марку никто из них не знает, должно быть сильно крутая, темного цвета…

— «Мазерати», — вставился Мерин.

— Почему ты думаешь?

— Я видел, когда уходил от Лерика, какой-то парень въехал в ворота на такой машине.

— От кого уходил? — недовольно переспросил Трусс. — От какого Лерика? — Похоже, он не отошел еще от неприятия Мериным изобретенного им метода работы с подследственными и готов был придираться к любому поводу.

— Лерик — это мать Антона и Герарда, жена Марата Антоновича, гражданская жена Аммоса Федоровича Колчева, золовка Надежды Антоновны Заботкиной Валерия Модестовна Твеленева, Тыно в девичестве, единственная дочь Модеста Юргеновича Тыно и Неделиной Фаины Викторовны.

Это была явная наглость со стороны Мерина. Все затаили дыхание, Ваня Каждый даже поперхнулся воздухом и закашлялся, но, вопреки ожиданию, грозы не последовало. Анатолий Борисович нешироко улыбнулся, мотнул головой и констатировал:

— Ничего. Растешь. Только себя не перепрыгни, лады? — И повернулся к Яшину. — Поехали дальше: если начальник прав и машина действительно «Мазерати», то бедность мальчику Феде в обозримом будущем, надо полагать, не грозит. Ванюша, — обратился он к Каждому, — сколько нынче на базаре тянет эта тачка, не подскажешь?

Иван подобного вопроса не ожидал.

— Не знаю…

— Очень плохо. На такие вопросы следователь должен отвечать без запинки: семью семь — сорок девять. Правильно? А семьсот на семьсот? Тоже сорок девять, но только еще четыре ноля справа: четыреста девяносто. Тысяч. Долларов. Ихних поганых. Половину миллиона — вот во сколько оценили свое детище гадкие итальяшки, и поэтому очень интересно узнать, кто предки этого молодого человека Феди и зачем ему дружба с нищим сыном библиотекарши. Ванюша, ты нам случайно не напомнишь, сколько получают в месяц работники массового скопления сброшюрованных единиц печатной продукции?

Иван глазами поискал защиты у товарищей и не найдя ее, предпочел промолчать.

— Это хорошо, что не знаешь, некоторые вещи лучше не знать, потому что получают эти работники в месяц три тысячи. Рублей. Тридцать шесть тысяч в год. И теперь, если мы захотим узнать, сколько лет понадобится нашей любительнице словесности для внесения своего имени в список владельцев гордости итальянского машиностроения и воспользуемся для этой цели простейшими арифметическими действиями, как то — делением одной величины на другую, то не без удивления узнаем, что лет ей для этого понадобится немногим менее пяти тысяч. Пять тысяч лет ни пить, ни есть и колесное средство, передвижения аналогичное транспортному средству молодого человека Феди будет в ее распоряжении. Боюсь, не всем это по возможности, пока что и сто восемь лет известного художника-карикатуриста нас приводят в удивительный восторг, поэтому мне хотелось бы как можно ближе познакомиться с этим молодым человеком Федей, по возможности заглянуть в глубь источника его нехилых доходов и попытаться узнать, какой цифрой выражаются налоговые отчисления, которыми он благодарит столь бесконтрольно относящееся к нему отечество. Меринская интуиция мне подсказывает, что отчисления эти плохо соотносятся с существующим налоговым законодательством.

Анатолий Борисович в полной тишине прошелся по комнате, несколькими энергичными движениями попытался восстановить жизнедеятельность затекших членов, закурил.

— Нет, ребятки, сдается мне, что не только Ванюше опасно сегодня встречаться в темном коридоре с руководством нашим, а и нам всем не грех подумать, как этой неизбежности избежать. Ничего, что возникла такая тавтология? Тогда загибайте пальцы: где Страдивари — мы не знаем; как она появилась у композитора — не знаем; почему ушла из жизни Ксения Никитична — не знаем; кто совершил кражу на Тверской; как украденный перстень оказался на безымянном пальце Игоря Каликина; кто и за что убил его самого и его матушку; куда подевалась баснословно дорогая коллекция японских уродцев… кстати, Ванюша, ты случайно не знаешь, сколько эти япошки стоят на хорошем, к примеру — «Сотсби» — аукционе? Ну помолчи, помолчи, у тебя, похоже, разгар критически неразговорчивого цикла. Так вот какова судьба коллекции — не знаем; кто увез Надежду Антоновну после того, как с ней договорились о встрече, и где она пропадала двое суток — не знаем; куда девалось «серебро» из-под твеленевской оттоманки и серебро ли это; кто его умыкнул на следующий день; кто залез на дачу Твеленевых, кто всю ночь пугал ни в чем не повинную нимфетку и что за продолговатый предмет в тряпках он унес; чей крик «Спасите!» слышала Антонина Заботкина; почему при разоре дачи писателя Колчева ничего не украдено и зачем в таком случае убивать старую, не способную, как утверждает наш начальник Всеволод Игоревич Мерин, выполнять свои охранные функции собаку; куда подевалась Валерия Модестовна мы, слава ее уму и оперативной мудрости, знаем, но кто вставил ей кляп в рот, завязал глаза и вывез в неизвестном направлении — ни бум-бум; наконец, кто такой этот пресловутый автолюбитель Федя? Я сознательно не включаю в перечень своих вопросов таких персонажей, как Марат Твеленев и его приемный сын Герард — раз, как сам Антон Игоревич — два, почему музыкальный эксперт Какц может навещать девяностолетнего композитора с целью получения немаловажных сведений, а следователь по особо важным делам это делать стесняется, опасаясь дознанием своим сократить его земное существование? Не включаю и Антона Маратовича — на мой взгляд, ключевую фигуру, которого мы с легкой руки все того же руководства, — Трусс отвесил поклон в сторону Мерина, — завтра отпустим на свободное времяпрепровождение, и я могу себе представить, как он его «препроводит»: он его так препроводит, как нам и в кошмарном сне не привидится. Я не включаю этих персонажей в список наших провалов по этому делу только потому, что ими, Севка, занимался лично ты и тебе видней, как с ними поступать. Ну что, все пальцы загнули? Хватило? Мне нет. Я посчитал — двадцать три! На двадцать три элементарных вопроса Скорого мы все четверо завтра… то есть сегодня через пять уже с небольшим часов будем молчать как рыбы об лед. Лично я уже занял очередь на бирже труда, чего и вам желаю: не затягивайте. Я все сказал.