Читать книгу "Дом и война маркизов Короны - О'Санчес"

Хоггроги немедленно вызвал обоих сенешалей, которые, разумеется, не спали, а были наготове всю ночь, наблюдая за происходящим из потайных оконец в соседних покоях, и повелел им, взяв сотню охраны, сопровождать его светлость до ворот посольского особняка. Сам же он отправился провожать его Высочество, который за весь обратный путь через утренний город не произнес ни слова.

Целый день впереди, гнусный своими возможными последствиями день, так что следовало бы поспать, раз уж ничего не исправить. Хоггроги так и сделал: вернулся к себе в дом, наскоро смыл с себя пыль, нырнул в перины древнего дедовского ложа и захрапел. Веселье не поход — можно и с храпом.

Однако же, долго ему спать не довелось, ибо примчался гонец из Дворца: служба Его Величества! Его светлости маркизу Короны Хоггроги Солнышко предписывается немедленно следовать во дворец, не обинуясь никакими отговорками и оправданиями. Спит — разбудить, пьяный — протрезвить, больной — сопроводить не откладывая, хотя бы и на носилках!

Да… пришел час расплаты. Деваться некуда, ехать надо. Хоггроги всегда вставал легко, вот и сейчас он вскочил с постели, словно бы всю ночь в пуховых перинах нежился, а не час с половиною, оделся по-придворному, однако же с воинской перевязью, со своим мечом за спиною… Подумал немного и не стал надевать кольчугу, все боевое снаряжение поручил взвалить на запасную лошадь. Сопровождали его только два сенешаля, два пажа, Лери и Керси, и двадцать человек охраны.

Уже во дворе дворца выяснилось, что зван Хоггроги — не Его, а Ее Величеством! Ф-у-ухх, все-таки чуть легче.

Огромный и стремительный, маркиз Хоггроги едва удерживал свои передвижения по покоям Ее Величества в рамках придворного этикета, за два полных шага от малого трона он припал на одно колено и коснулся левою рукой плиток дубового паркета — государыня не жаловала каменных полов.

— Хогги, ты только — ради всех богов! — вставай осторожнее, не то весь пол мне исцарапаешь!

— Слушаюсь, Ваше Величество!

Императрица долго смотрела на молодого маркиза и закивала вдруг, зашмыгала носом. Фрейлина — тут как тут — протянула тончайшее вышитое полотно, утирочку.

— Какой ты, все-таки, цветущий, ваша светлость, здоровый, молодой!.. И не подумаешь, что пропьянствовал ночь напролет!

Хоггроги заметно смутился. Вот оно, начинается!

— Я был весьма и весьма умерен, Ваше Величество.

— Ах, да я и не поверила сплетням, зная вашу породу! Но рассказывают, ты побил его Высочество и дрался на дуэли с послом?

Хоггроги удрученно потряс головой и снова встал на одно колено.

— Врут, Ваше Величество, бессовестно врут! Доля правды лишь в том, что мне пришлось скрестить мечи с его светлостью послом царства Лу Ин, однако и здесь…

— Да-да, мне сообщили. Прямо скажу, что мой первенец нередко заслуживает хорошую выволочку, но — не от кого! Я бы и сама устроила мыльню ему — да руки мои женские, слабые. А государю недосуг… Ой! Чуть не забыла! Фани, где оберег, что из храма привезли? Неси его сюда, милая! Вот он. Хогги, иди сюда, на-ка, прими сей предмет сердечный, передай привет своей матушке, которую я не теряю надежды увидеть еще раз, передай привет своей супруге, которая понравилась мне с первого взгляда, и передай привет своему сынишке… Как его зовут? Какое имя даровали ему боги?

— То самое, что мы с женой и хотели, Ваше Величество! Веттори!

— Веттори? Хорошее, мягкое имя. Как подрастет — скажи ему, что одна старая женщина лично держала в руках сердечный его амулет и попыталась передать через него тепло собственного сердца. И что эта старая женщина не оставляет надежды увидеть малыша и, быть может даже, если позволят боги, сумеет придумать ему прозвище…

— Ваше Величество, государыня-матушка!

— Хогги, ах, Хогги! Я люблю, когда ты меня так называешь, и отец твой так же называл… — К императрице опять подскочила фрейлина с утирочным полотном на подносе. — Да… Ах, как я надеялась выдать за тебя одну из своих внучек… Нескольких лет не хватило. А фрейлины? Ты только посмотри, какие у меня фрейлины! Молоденькие, благонравные… А вот эта новенькая — Уфани, графиня Уфани Гупи, еще и предерзкая на язычок!

— Виновата, Ваше Величество!

— Не винись, я же тебя не ругаю. Но — отойди, будь добра, на четыре полных шага… И остальных стрекозок уведи с собою на ту же дистанцию. И еще на два полных шага, сударыни, ибо мне необходимо посекретничать с молодым человеком. И можете не посылать ему чарующие, многообещающие, робкие, убийственные, томные и иные взгляды, сиречь капканы: его светлость женат… и, кажется… счастливо женат?

— Да, Ваше Величество, истинно так.

— Именно! А мой старший дуралей только и знает, что юбки обдирать. Поговаривают, до простолюдинок уже добрался. Мой-то, ящер старый, хотя бы приличия соблюдал во время оно, честь мою берег, а этот… Впрочем, ее высочество сама виновата, я просто в этом уверена. Кто бы там ни был — а мало ему вчера тумаков насовали… Сударыни, и еще на два полных шага отступите! Вот, там и стойте возле стеночки, пока мы с его светлостью перешепчемся.

Государыня поманила дебелой ручкой и сама посунулась к уху почтительно склонившегося к ней маркиза:

— Государь сердит.

— Я не сомневаюсь, Ваше Величество. И Его Величество очень даже можно понять. Увы, моя вина.

— Понять-то понять, да только я с самого утра, как услышала его брань да крики, так сразу же и велела первым делом за тобою послать, а вторым делом в храм нашей Матушки-Земли, чтобы поторопились с оберегом.

— Государыня! Ваше Величество! Вы мне истинно вторая мать, прошу прощения за крайнюю мою дерзость!

— Твоя дерзость мне медом в уши, Солнышко, да только Его Величество очень уж кричал, еще немного — и до пены бы! Много лет я его таким не видела. Ему, видишь ли, нож острый — надо наладить торговые пути с востоком, через это Лу Ин, будь оно неладно! А ему уже в уши напели, что сии безобразия в твоем доме случились. Сначала-то он, не разобравшись, бастардика своего, Борази, прямо из постели вынул, стражу за ним прислал, по-строгому, да тот отперся, что, дескать, ни при чем. Теперь розыск его к тебе приведет, и лучше будет, думается мне, чтобы ты Его Величеству на глаза не попадался.

— Так, понимаю.

— Домой не заезжай, там тебя уже наверняка ждут, чтобы сцарапать и явить перед Его Величеством. Может быть и меньше в тебе вины, чем ему чудится… Но было бы глупостью хоть в чем-то его убедить, когда он такой. Я и сама его бешенства до смерти боюсь. Наорет, наорет, попереломает мне цветы да мебель, а потом виски чешет — голова у него, видите ли, болит. Еще бы не болела! Шутка ли — такую махину на себе волочь. Он ведь у меня с утра до ночи в этих своих заботах, как колодочный раб какой…

— Это — да, Ваше Величество! Заботам государя не позавидуешь.

— Вот я и говорю: скачи к себе в удел, никуда не заезжая и нигде не останавливаясь. Он знает, что у тебя сейчас самая пора воевать наступит, что на месте ты нужнее, чем у него в темнице. Да и гнев у него повыветрится, немного погодя. Я тут поставила по дворцу людей, чтобы сразу сообщили, если что. Его-то Величество как раз по покоям ходит, ищет, на ком бы сердце сорвать. Я его повадки все наизусть знаю, непременно ко мне явится — и уж что-нибудь расколошматит. С утра все самое важное велела попрятать, да разве от него убережешь…