Читать книгу "Истоки первой мировой войны - Джеймс Джолл"

быть, мы будем нести ответственность за то, что поднесли спичку к пороху[314].

Конечно, итальянская империалистическая война была одной искрой «длинного бикфордова шнура»[315], как назвал один историк, связывающий начало первой мировой войны с отдаленными истоками войны на Балканах.

Начало войны в 1914 г. не было вызвано насущными империалистическими противоречиями, а германские посягательства на колониальные территории могли быть удовлетворены путем соглашения с Британией, если бы Германия была готова умерить свои притязания на военно-морское превосходство и мировое господство. Слабые государства, такие, как Марокко и Оттоманская империя, сами по себе являлись настоящим искушением для империалистов, так что франко-германские разногласия в Марокко и итальянские претензии в Триполи могли создать кризис еще в 1911 г., который добавился бы к нестабильности международной системы. К 1914 г. колониальные конфликты на севере Африки и на Среднем Востоке были подчинены более широкой модели международных отношений. Кризис в Марокко был разрушен путем компромисса, достигнутого между Францией и Германией, что не устраивало вполне ни одну из сторон, но важность кризиса состояла не столько в специфическом разделении территории Африки, сколько в общем усилении гонки вооружений, поддержанной новой волной националистической пропаганды с обеих сторон границы. К 1914 г. психологические последствия зарождения империализма были более значительны, чем обычные территориальные приобретения или потери.

Старые империалистические противоречия не исчезли, но они отошли на второй план благодаря новым союзам, возникшим из-за амбиций Германии занять место среди мировых держав. Ряд мелких несогласий продолжал осложнять отношения между Британией и Францией несмотря на их союз. И они ухудшались, поскольку началась война, а возможность распада Оттоманской империи оживила старые подозрения и вызвала новые амбиции. Хотя снова и снова и в Лондоне, и в Париже необходимость взаимной поддержки против Германии вела если не к разрешению этих разногласий, то по крайней мере к желанию временно забыть о них. Отношения Британии с Россией были более сложными. Хотя англороссийское соглашение 1907 г. ликвидировало конфликтные вопросы о границах двух империй в Афганистане, Тибете и Персии — местные противоречия и старое недоверие, которое началось очень давно, все еще рождало проблемы. Соглашение критиковалось в обеих странах, частично потому, что признание британской и российской сфер влияния в Персии совпало с революцией там, в которой обе стороны старались получить британскую или российскую поддержку[316]. И российские и британские военные понимали, что слишком много вложено в интересах дипломатического соглашения. В Англии многие либеральные сторонники Грея, а также британский посол в Тегеране были оскорблены, когда британское правительство договорилось с контрреволюционерами пророссийского толка. Невзирая на моменты напряжения, Грей и министерство иностранных дел последовательно жертвовали своими интересами в Персии и на Дальнем Востоке ради союза с Россией. Отношение Британии к России оставалось двусмысленным: Россия была крупным союзником против Германии, но некоторые руководящие чины министерства иностранных дел боялись, что Россия, когда совсем оправится от потрясений 1905 г., опять станет главным империалистическим соперником Англии. Русские могли создать чрезвычайные затруднения на Среднем и Дальнем Востоке и могли серьезно поколебать положение Британии в Индии. Артур Николсон, постоянный подсекретарь министерства иностранных дел, в апреле 1913 г. писал: «Для меня это такой кошмар, что я должен почти любой ценой поддерживать дружбу с Россией»[317]. В мозгу Николсона всегда таился страх — не собирается ли Британия потакать России хотя бы в незначительных вопросах. Другие советники британского правительства думали, что соглашение с Россией могло быть еще раз обговорено таким образом, чтобы защитить интересы Британии, особенно в Персии. Спор между теми, кто весной 1914 г. думал, что наступило время согласиться с претензиями России и теми, кто, как Николсон, верил, что дружба с Россией должна сохраниться любой ценой, чтобы Британия имела возможность противостоять Германии, не был решен, он был прерван событиями июля 1914 г.

Отношения Британии с Индией занимали центральное место в делах империи и были ключом британской внешней политики более века. Индия оставалась главным британским рынком и благодатным полем для вложения капиталов, а также прямым источником правительственных доходов. В то же время либеральное правительство столкнулось с фактом, что во время обсуждения будущего империи, которая в конце концов должна была трансформироваться в ассоциацию самоуправляемых доминионов, система управления в Индии становилась все более и более ненормальной, а национальное движение росло, хотя оно еще не представляло угрозы (она наступила через десять лет). Георг V в 1911 г. предложил, чтобы правление Британии в Индии было крепче, чем когда-либо. До сих пор считалось актуальным, что лорд Керзон сказал в 1901 г.: «Если мы потеряем (Индию), мы сразу откатимся назад в ряд государств третьего сорта[318].

После подписания соглашения с Россией в 1907 г. одна из главных угроз неприкосновенности Индии, казалось, была удалена. Германия никогда не могла угрожать Индии так, как Россия, хотя существовали опасения, что Багдадская железная дорога, если Британия не будет осуществлять над ней контроль, может стать проводником германского влияния. Когда в 1911 г. русские выдвинули предложение соединить главную линию с Тегераном, старые британские опасения возникли в новой форме: «Это будет очень серьезный вопрос, — писал Грей, — если Германия получит какой-либо контроль над этой веткой. Во время панисламистских волнений она могла быть использована для мобилизации мусульманских сил, которые обучались германцами. Германия, которую не занимали мусульманские вопросы, не испытывала затруднения от панисламизма, но он мог быть очень серьезным для России и для Англии»[319]. Кайзер в своей роли самонареченного защитника ислама время от времени намекал, что война с Германией может привести к потере Индии, и 30 июля 1914 г. в приступе слепой ненависти к Англии он написал: «Наши консулы и агенты в Турции и Индии должны поднять весь мусульманский мир па жестокую гражданскую войну против их ненавистной, лживой и бессовестной нации лавочников, даже если нам придется умереть, истекая кровью, зато Англия потеряет хотя бы Индию»[320]. Прямая угроза Германии никогда серьезно не воспринималась. Германские планы поднять исламский мир против Британии не имели успеха. С другой стороны, опасность возрождения российской угрозы для Индии была крепка в умах британских правителей, многие из которых верили, что только по этой причине дружба с Россией должна быть сохранена любой ценой. Россия в июне–июле 1914 г. предложила укрепить связи между двумя странами, и особенно морское соглашение, и намекала, что можно заключить более формальный союз, предусматривающий гарантии России о неприкосновенности Индии. Обсуждения были прекращены из-за июльского кризиса и начала войны, поэтому мы не знаем, как могли бы развиваться англо-российские отношения. Было выдвинуто предложение[321], что, боясь потерять Индию, Британия вступила в войну на стороне России.