Читать книгу "Голос зовущего. Рассказы - Алберт Бэл"

Надо заметить, цвет лица у меня всегда оставлял желать много лучшего, оно и понятно: большую часть времени провожу в помещении, много курю, пью черный кофе. Рассказал жене о нервном психозе у нас в управлении.

— А ну вытяни руки, — приказала она.

Я вытянул руки и растопырил пальцы.

— Закрой глаза!

Я закрыл глаза.

— Теперь открой!

Я открыл глаза. Был неприятно удивлен, обнаружив, что пальцы шевелятся. Не сказать чтобы дрожали, нет, просто шевелились, будто я гладил чью-то большую, невидимую голову.

— С нервами у тебя не в порядке, — заключила жена, — видишь, пальцы дрожат.

Теперь пальцы действительно дрожали.

— Попробуй постой пять минут с вытянутыми руками, и у тебя задрожат, сказал я.

— Тебе надо обратиться к врачу!

— Но я здоров!

— Это еще как сказать. Нервы — вещь серьезная.

Я снова вытянул руки и посмотрел на кончики пальцев. Они шевелились вопреки моему желанию. Какая нелепость! Может, я и в самом деле нездоров, мелькнуло у меня в голове.

Однако к врачу не пошел. И хотя у меня непроизвольно шевелились пальцы, я себя чувствовал хорошо.

А жена не на шутку встревожилась. Она позвонила на работу и попросила Гольдштейна поговорить со мной.

— Как самочувствие?

Когда я услышал этот вопрос, меня прямо-таки в дрожь бросило. Вот уже месяц, как товарищи по работе при встрече со мной говорят не «доброе утро», или «добрый вечер», или просто «здравствуйте», а, будто сговорившись, твердят одно и то же: «Как самочувствие?»

— Отличное, — рявкнул я.

— Ну вот, — вздохнул Гольдштейн, сочувственно глянув на меня. — Ты стал таким нервным, с тобой и поговорить нельзя. Нет, серьезно, тебе надо обратиться к врачу.

— Оставь меня в покое! — крикнул я. — Через две недели я должен сдать проект.

— Вот именно, — не унимался Гольдштейн. — С такими нервами проект тебе не закончить. Я знаю одного хорошего невропатолога. Ну что ты так смотришь? Ты должен показаться врачу!

Секретарша привыкла входить без стука. Дверь открылась бесшумно, и, когда я обернулся, она стояла в кабинете. Конечно, все слышала.

— Прежде чем войти, не мешало бы постучать, — резко заметил я.

— Приму к сведению, — так же запальчиво отозвалась она.

На другое утро в вестибюле встретил Русана. Было похоже, он поджидал меня.

— Как самочувствие?

У меня внутри все закипело. Лихорадочно стал шарить по карманам, разыскивая сигареты. Русан сочувственно наблюдал, как я пытался прикурить, ломая одну спичку за другой.

— Плохи твои дела, — вздохнул он. — На тебе лица нет! Железная воля и та перестала тебя выручать. Тебе надо показаться врачу!

Я буркнул «ослиная голова» или что-то в этом роде и бросился вверх по лестнице, да так быстро, что сердце долго не могло успокоиться, а перед глазами плыли красные круги.

С того дня товарищи почитали своим долгом в разговоре со мной заметить: «Все это хорошо, старина, только не мешает тебе все-таки показаться врачу». Их действительно беспокоило мое здоровье.

ПОКАЗАТЬСЯ ВРАЧУ! Я ехал в трамвае, стучали колеса — показаться врачу! Я сидел за ужином, а кипящий чайник свистел — показаться врачу! Ложился спать, жена вместо «спокойной ночи» говорила — показаться врачу! С этими словами я засыпал и во сне гладил чью-то большую, невидимую голову. Постепенно она становилась различимой. Я гладил большую ослиную голову! На меня уставились маленькие глазки, и голова сказала: «Если человека сто раз назвать ослом, он закричит по-ослиному». Голова говорила, а слезы струились из ее маленьких глаз. «И-и-а! Я ведь тоже когда-то была человеком!» В ужасе проснулся, и опять в ушах зазвенело — ПОКАЗАТЬСЯ ВРАЧУ!

В то утро я нарочно пришел пораньше, чтобы не встретиться ни с кем в вестибюле и обойтись без этих ПОКАЗАТЬСЯ ВРАЧУ.

Приготовил чертежи. В тот день я должен был представить проект главному архитектору. Тишина и покой кабинета на меня действовали благотворно. Я чувствовал, как моя нервозность тает вместе с дымом первой утренней сигареты. Давно не курил с таким удовольствием и только теперь сообразил, что для этого нужно быть просто спокойным.

Вошел Гольдштейн.

— Тебе надо… — раскрыл он было рот, но я перебил:

— Главный пришел?

— Главный только что прошел к себе.

Я взял рулоны и отправился к главному архитектору. Он сидел за желтым столом в дальнем углу кабинета. Чем ближе подходил я к его столу, тем спокойнее себя чувствовал. Казалось бы, с каждым шагом я уходил все дальше в другой мир, где не могло быть речи о каких-то нервах, где все было построено на разуме, покое и гармонии. Я положил чертежи на стол. Главный внимательно посмотрел на меня. Я улыбался. Я был совершенно здоров.

Главный архитектор тоже улыбнулся и сказал:

— Вам надо показаться врачу!

В его голосе я уловил озабоченность и глубокое сострадание. Все пуговицы его безупречного костюма излучали озабоченность и сострадание.

Не помню, что он еще говорил, наверное, что «с нервами шутки плохи» или «ваши коллеги меня попросили» — ничего не помню. Но помню, я хватал рулоны, вытаскивал из них чертежи, расчеты и один за другим швырял ему в лицо. Я знал, он отличный руководитель, хороший товарищ, примерный семьянин, но я ничего не мог с собой поделать, я должен был швырнуть ему эти бумаги в лицо. «Ну, конечно, — казалось бы, говорил его взгляд, — я так и знал, это очень печально!» И тогда я стал хватать со стола, что попадалось под руку, и все это кидал до тех пор, пока главный архитектор не попятился к стене, а глаза его не округлились от ужаса.

ТИБРИК

Зеленый уголок трехрублевки чуть выглядывал из кармана пальто.