Читать книгу "Двор чудес - Мишель Зевако"

Она решила одно из двух: «Либо король болен этим недугом — тогда он и сам умрет; либо он не заболел — тогда я велю его зарезать».

На самом деле она сама себе не признавалась, что страстно желает еще раз повидать любимого. А о том, что это может быть опасно, что любимый и сам может ее убить или схватить и бросить в какой-нибудь застенок, она и вовсе не думала.

* * *

Король Франциск I в самом деле получил записку от Прекрасной Фероньерки; Дурной Жан не солгал ни в едином слове. В записке были такие слова:

«Молодая красавица в вас влюблена. С тех пор как вы в Фонтенбло, она жаждет объятий, которых вы, быть может, соблаговолите ее удостоить. Вас ждут сегодня вечером, в десять часов».

Франциск I был в полном смысле слова дамским угодником. Такого рода приключений у него были тысячи; из полученных им любовных записок он мог бы составить толстый фолиант.

Так что и эта его совсем не удивила. Он только погладил седеющую бороду и прошептал:

— Должно быть, мещаночка…

Потом спросил у Дурного Жана, где находится дом, в котором его будут ждать, и наконец ответил:

— Передай, что я приду.

Около девяти часов король облачался в полумещанский наряд, который обыкновенно надевал для таких выходов.

Потом он приказал своему камердинеру Бассиньяку послать за кем-нибудь из камер-дам герцогини де Фонтенбло.

Таково было его обыкновение с тех пор, как он сюда приехал. Вскоре камер-дама «маленькой герцогини» явилась.

— Что делает ее светлость герцогиня де Фонтенбло? — спросил король.

— Почивает, государь.

— Давно ли?

— Госпожа герцогиня легла почивать минут пятнадцать тому назад.

— Чем она сегодня занималась?

— Госпожа герцогиня целый день не изволила выходить из своих покоев.

— Но ей же надобно как-то гулять, развлекаться…

— Мы напрасно упрашивали ее, государь.

— А чем она занималась в своих покоях?

— Ничем, государь. Не пожелала слушать чтение, не дозволила с собой беседовать…

— А прялка?

— Ах, да, государь, я забыла, — брезгливо сказала камер-дама. — Действительно, целый день госпожа герцогиня пряла льняную кудель.

— А что говорила?

— Ничего, государь.

— Обо мне она не говорила?

— Нет, государь. Ни о Вашем Величестве, ни о ком.

— Так теперь, вы говорите, она спит?

— Во всяком случае, лежит в постели и глаза ее закрыты.

— Хорошо, можете удалиться.

Камер-дама исполнила реверанс и ушла.

Очень мрачный, король на несколько минут задумался. О чем были его мысли?

Его глаза на миг вспыхнули, потом он пожал плечами, вдруг переменив выражение лица с той легкостью, которая делала его совершенным комедиантом, и прошел из комнаты, где происходила беседа с камер-дамой, в кабинет, где его ожидало несколько свитских дворян.

Он вошел с улыбкой.

Дворяне переглянулись: у Его Величества все в порядке…

Король жестом подозвал двоих или троих (прочие сильно возревновали к такому отличию) и вместе с ними вышел из дворца.

Было без малого десять.

Надо отдать Франциску I справедливость: он редко заставлял даму ждать.

Сотворить какую-нибудь пакость, вроде той, которую он сделал Феррону, — это пожалуйста, бросить несговорчивого мужа в застенок — тоже да, уничтожить словом презренья надоевшую женщину — сколько угодно. Но заставлять ждать женщину, которая отдается сама, — ни в коем случае!

Итак, было уже без малого десять, и король ускорил шаг. Около дома, местоположение которого в подробностях описал Дурной Жан, король отослал свиту. Он ничего не боялся. Ему даже в голову не приходило, что его могут заманить в западню. Он постучался и привычным движением погладил бороду, в которой начали пробиваться серебряные нити.

Дверь отворилась в ту же секунду, и Франциск улыбнулся: поспешность доказывала, что его ждали с нетерпением.

— Входите, — раздался женский голос. Король подумал, что это служанка.

На самом деле то была Мадлен Феррон. Она, должно быть, боялась, что Дурной Жан убьет короля тотчас же, выглядела его заранее и встала около двери.

Король вошел в дом, и дверь с тяжелым стуком захлопнулась. Франциск I оказался в полной темноте. Он вздрогнул, охваченный смутным беспокойством. Мадлен Феррон взяла его за руку и почувствовала это содрогание.

— Не боитесь ли вы? — спросила она. — Еще не поздно выйти назад…

— Боюсь? Какой страх, когда держишь такую нежную, душистую ручку? Матерь Божья, милое дитя! Мне эта таинственность даже нравится… Отведи меня поскорее к хозяйке.

Мадлен Феррон, ничего больше не говоря, тихонько повела короля со ступеньки на ступеньку по лестнице, погруженной в полную темноту.

— Через мрак к небесам! — пошутил король.

— Мы уже пришли… — шепнула Мадлен. — Откройте-ка дверь… просто дерните вот тут…

Она положила руку Франциска на щеколду и бесшумно пропала.

Король секунду постоял перед дверью, сердце его сильно билось. Нет, он, конечно, не боялся. Наоборот: он, как и сказал, обожал эти маленькие тайны, которые давали любовным похождениям особое очарование и пикантность. Он думал так: «Столько предосторожностей — должно быть, мещаночка попалась из робких, свидание у нее первое… Повезло, черт побери!»

Он тихонько открыл дверь и вошел. В комнате никого не было. Ее слабо освещал факел из ароматического воска. Обведя комнату глазами, король отметил изящество мебели и обоев. «Да нет, — размышлял он, осматриваясь с видом знатока, — хозяйка дома будет явно поопытней, чем я думал…»

Но чем дольше он смотрел, тем больше хмурился. Постепенно, предмет за предметом, он узнавал эту обстановку.

Прежде всего его поразили запахи — любимые ароматы той, кого он любил; потом он узнал постель… потом кресла… все детали обстановки… Он подумал, что у него наваждение, и побледнел.

Король машинально попытался открыть ту дверь, через которую вошел, и тут уже в самом деле задрожал от ужаса: дверь была заперта!

В бою Франциск I был отважен, как рейтар. Но эта глубокая тишина, грустный свет ночника, точное повторение хорошо памятного ему приюта любви произвели на него впечатление кошмара. Его растерянный взгляд остановился на занавеси в глубине комнаты.

«Она входила вон оттуда! — подумал он, утирая холодный пот, блестевший на лбу. — Вся бело-розовая, в развевающемся платье из легкого шелка… синего шелка. Платье открывало ее прекрасные руки… Входила и говорила: “Вот и я, господин мой!” и вешалась мне на шею… О, что за адское виденье! Что это? Где я? Она ли это сейчас войдет? О, лишь бы не она! Лишь бы все это оказалось сном!»