Читать книгу "Военная контрразведка. Эпизоды борьбы - Анатолий Терещенко"

Она нас узнала, несмотря на почти двадцатилетний перерыв в общении.

Пока обставлялся стол, она подслеповатыми глазами ласково смотрела на нас «молодых» — семидесятилетних мужиков.

— Не представляете, как я рада, что вы пришли в этот день. Ведь я ровесница Советской, а теперь уже Российской армии — родилась ведь 23 февраля 1918 г. Спасибо, мои дорогие, что навестили меня, плохо слышащую и видящую старушку, — знакомым и таким добрым голосом говорила с нами эта мужественная, столько пережившая женщина.

Посыпались вопросы…

— Валентина Андреевна, скажите, когда начался ваш трудовой стаж?

— Сразу же после окончания школы и курсов машинописи. В непростом в смысле продовольствия, даже в Москве, в 1932 г., когда меня приняли машинисткой в одно из управлений Главного штаба ВВС РККА, где я проработала до 1939 г. А потом как-то позвонил мне незнакомый мужчина, предложил встретиться и переговорить в отношении «дальнейшего профессионального роста». Назвал место и время встречи. Адрес был таков — Кузнецкий мост, дом № 4. Побежала на встречу в обеденный перерыв. Так оказалась я там, в кругу сине-красных фуражек. Поняла — это НКВД. Предложили должность секретаря-машинистки оперативного отдела. Я, скажу вам откровенно, с радостью согласилась, т. к. выгадывала материально. Оклад мой в 240 рублей сразу подпрыгивал до 756!!! Разница любого бы обрадовала. Так вот с тех пор я и трудилась на одном месте — в штабном отделе. Офицеры Управления Особых отделов, а затем Смерша обслуживали подразделения Генштаба и центральных управлений РККА.

— Надо понимать, что генштабовский отдел всегда был Первый?

— Нет, нумерация менялась, а вот по степени опытности у нас всегда были высокие профессионалы. В Первом мы с вами работали!

— Работая на Лубянке, вы застали войну, руководителей тех лет, оперативных работников. Расскажите подробнее об этом периоде — молодому поколению будет интересны подробности.

— Общеизвестно, что недавнее забывается быстрее, чем давнее. Оно цепче держится — такая уж особенность человеческой памяти. Действительно, я всю службу прошла в «генштабовском отделе» — подразделении центрального аппарата военной контрразведки. Начала я работать при начальнике 4-го (Особого) отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР генерале Викторе Михайловиче Бочкове. Кстати, он был участником боевых действий на Халхин-Голе и в войне с Финляндией. Закончил он службу, кажется, в звании генерал-лейтенанта.

Его сменил уже начальник военной контрразведки Анатолий Николаевич Михеев. С августа 1940 г. его должность называлась так — начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР. Вскоре после реорганизации, это было зимой сорок первого, его должность величалась — начальник 3-го управления Наркомата обороны СССР. Скромный и красивый был мужчина. Помню, как сегодня, 19 июля 1941 г. он был назначен начальником Особого отдела Юго-Западного фронта. Погиб в начале войны при отступлении Юго-Западного фронта на территории Полтавской области…

Со многими начальниками работала…

Работала при Викторе Семеновиче Абакумове, а после него руководители быстро менялись: Селивановский, Королев, Едунов, Гоглидзе, Леонов, Гуськов, Фадейкин, Цинев, Федорчук, Устинов. Вышла на пенсию в 1981 г. при генерале Николае Алексеевиче Душине.

Вот видите, сколько мне лет и скольких начальников я пережила! Без кокетства, скажу прямо, — за девяносто перевалило, а жить-то хочется. Есть желание увидеть новую Россию в блеске славы и мощи. Кризисов не боюсь — они всегда были, а мне сегодня всего хватает. Да и много ли мне надо?! В мои годы теперь больше заботит уже не столько качество жизни, сколько количество.

— При каких обстоятельствах вы застали начало войны?

— Войну, мои дорогие, я застала профессионально, печатая

на машинке какой-то срочный материал. Завывание первых бомб над Москвой услышала только через месяц после фашистского нашествия — 22 июля 1941 г. А в конце августа, точной даты уже не помню, я регистрировала оперативные документы: обобщенные справки, агентурные сообщения, приказные брошюры и прочие материалы. Вдруг мой слух четко уловил гул быстро приближающегося самолета. Потом этот звук перешел в дикий рев. Когда я подбежала к окну и взглянула вверх, — Боже мой, буквально вдоль Лубянки не очень высоко пронеслось темное крыло с черно-белым крестом. Затем раздался страшный взрыв с оглушительным треском и звоном разбивающихся стекол. Земля содрогнулась. Я мышкой шмыгнула в подвал — там было наше бомбоубежище. Углового четырехэтажного дома по улице Кирова, теперь это Мясницкая, как не бывало. Удивительно сегодня, но за сутки москвичи буквально руками разобрали кирпичные завалы рухнувших стен, и к утру следующего дня на месте дома стояла чистая площадка. Конечно же, были человеческие жертвы.

С началом войны все без исключения — оперативный состав и руководители отделов — ушли на фронт. А какие красивые мужчины служили в нашем штабном подразделении — с ума можно было сойти, глядя на них в гимнастерках при ремнях и портупеях. Военная выправка у всех была исключительная — наглаженные, подтянутые, подстриженные… Надо заметить, никто из «стариков» не вернулся с войны в родной отдел. Большинство погибло на фронтах.

— А кем же заменили «красивых мужчин»? Работа ведь не должна была стоять?

— Конечно! Пришли выпускники высшей школы НКВД и разных курсов, которых тоже дергали в командировки, а некоторых направляли на фронт. Но постепенно утечка кадров замедлялась по мере продвижения Красной Армии на Запад.

— А какой был режим работы на Лубянке при объявлении воздушной тревоги?

— В нарушение указаний сверху продолжали работать. Ведь было много срочных документов. Окна занавешивали плотными шторами, стекла во избежание ранения прохожих заклеивали крест-накрест бумажными лентами. Правда, руководители нас ругали за то, что не заботимся о своем здоровье и жизнях.

Требовали спускаться в бомбоубежище. Но разумные доводы начальства тогда никого из нас не убеждали. Молодые были — горячие. Тогда мы не размышляли над тем, что молодость — это недостаток, который быстро проходит. Нам казалось, впереди — вечность.

Однажды во время воздушной тревоги я побежала с напечатанным документом к Виктору Семеновичу Абакумову. Он внимательно прочитал справку, встал из-за стола, поправил широкий армейский ремень на ладно сидевшей на нем гимнастерке из темно-зеленого габардина с накладными карманами. Потом заложил руки по-толстовски за пояс, как он нередко практиковал, когда у него повышалось настроение, и, сверкнув карими глазами, совсем не строго спросил:

— А почему это вы, Валентина Андреевна, нарушаете рабочий режим в центральном аппарате — не укрылись вовремя в подвале? По зданию ведь объявлена воздушная тревога! Она же всех, всех касается.

И вот тут я его поймала.

— Товарищ начальник, — сказала я, — потому что знала, вы же будете ждать этот документ, он же очень срочный. Использование его связано с жизнями наших солдат и офицеров на фронте. А еще — где бы я вас искала, если бы вы сами побежали в бомбоубежище?