Читать книгу "Сентрал-парк - Гийом Мюссо"

Иду без тени беспокойства. Охваченная нетерпением вернуться к любимой работе. В этот вечер я даже собиралась устроить небольшой праздник со своими подружками по факультету: Карин, Маликой и Самией. Выпьем по коктейлю на Елисейских и…

— Профессор вас сейчас примет.

Секретарша ввела меня в кабинет, выходящий окнами на Сену. Эварист Клузо сидел за рабочим столом — удивительный, надо сказать, стол, формой похожий на крыло самолета, гладкий как стекло, — и что-то набирал на компьютере. Сам доктор, прямо сказать, выглядел не лучшим образом: всклокоченные волосы, бледное помятое лицо, неопрятная борода. Можно подумать, что он провел бессонную ночь за покером, опрокидывая стакан за стаканом. Халат нараспашку, так что видна рубашка виши и бордовый джемпер, связанный до того неровно, словно вязала его старушка сильно подшофе.

Несмотря на неухоженность, Клузо сразу внушал к себе доверие, да и репутация его говорила сама за себя. В последние годы он внес большой вклад в разработку новых критериев, помогающих диагностировать болезнь Альцгеймера. Институт памяти, которым он руководил, был ведущим в этой области, тут лечились те, кто страдает этой болезнью. И когда в прессе или на телевидении заходила речь о болезни Альцгеймера, в первую очередь приглашали и задавали вопросы профессору Клузо.

— Добрый вечер, мадемуазель Шафер, садитесь, пожалуйста.

Прошло несколько минут, и солнце закатилось. Кабинет заволокли сумерки. Клузо снял очки в черепаховой оправе и поглядел на меня взглядом мудрого филина, прежде чем зажечь старую латунную настольную лампу с абажуром из опалового стекла. Потом он нажал на клавишу компьютера, соединенного с плоским экраном на стене. Я догадалась, что сейчас увижу результаты своих анализов, они появятся на светящемся экране.

— Буду откровенен с вами, Алиса, анализ ваших биомаркеров внушает беспокойство.

Я ничего не ответила. Клузо встал и пустился в объяснения:

— Перед вами изображение вашего мозга, сделанное с помощью магнитно-резонансной томографии, точнее, той его зоны, которая отвечает за память и ориентацию в пространстве. — Взяв зонд, он обвел зону на экране и прибавил: — Наблюдаются элементы атрофии. В вашем возрасте это ненормально. — Он помолчал, давая мне возможность усвоить полученную информацию, потом перевел на экран следующий снимок. — На прошлой неделе вы прошли еще одно исследование — томосцинтиграфию. Вам ввели маркеры, которые дают возможность визуализировать различные патологические изменения.

Я мало что понимала в его ученых объяснениях. Профессор, видно, заметил это и тоном доброго учителя пояснил:

— Томосцинтиграфия позволяет зрительно представить себе активность различных участков вашего мозга и…

Я перебила:

— Хорошо, и что это дает?

Он вздохнул.

— Таким образом можно определить, в каких зонах возникают нарушения…

Он подошел к экрану и ткнул зондом в сегмент на снимке.

— Видите красные пятнышки? Это амилоидные бляшки, которые находятся между вашими нейронами.

— Амилоидные бляшки?

— Патологические белковые сгустки на нервных клетках мозга, являющиеся причиной некоторых заболеваний как мозга, так и нервной системы.

Слова ударяли меня, будто молотком, но я не желала их слышать.

Клузо вывел на экран результат третьего исследования — страницу, заполненную цифрами.

— Нежелательная концентрация амилоидных протеинов подтверждается анализом интерстициальной жидкости, которая была взята при спинномозговой пункции. Ее анализ так же показывает присутствие патологически свернувшегося тау-белка, что означает наличие у вас ранней стадии болезни Альцгеймера.

В кабинете повисла тишина. Я была растеряна, подавлена и не могла рассуждать трезво.

— Да нет! Быть не может. Мне… Мне всего тридцать восемь лет!

— Да, такое бывает крайне редко, но бывает.

— А я говорю, что вы ошиблись!

Все мое существо отказывалось принимать неожиданный диагноз. Я знала, что против болезни Альцгеймера не существует надежного лечения: нет эффективных препаратов, нет вакцин.

— Я понимаю ваши чувства, Алиса. Но советую повременить с эмоциями. Дайте себе время подумать. Сейчас ничто не вынуждает вас менять привычный образ жизни…

— Но я не больна!

— С такими новостями трудно смириться, Алиса, — вновь заговорил Клузо очень тихо и очень ласково. — Но вы молоды, и болезнь ваша, можно считать, еще в зачатке. Вам предстоят дополнительные исследования. Они могут подсказать какой-то путь… До сих пор у нас не было надежных методов, помогающих поставить диагноз, мы диагностировали болезни слишком поздно. Но теперь все изменилось, и…

Я не захотела слушать его дальше. Вскочила со своего места и вылетела из кабинета, не оглядываясь.

* * *

Холл. Множество лифтов, спускающих во внутренний двор. Лабиринт из бетона. Автостоянка. Урчанье мотора.

Я опустила все стекла. И вела машину, чувствуя, как ветер играет моими волосами, слушая радио, пустив его на полную мощность. Гитару Джонни Винтера, песню «Где-то впереди…» Джонни Кэша…

Чувствовала я себя великолепно. Жизнь била во мне ключом. Я не собиралась умирать. Впереди вся жизнь!

Я прибавляла скорость, обгоняла, сигналила. Набережная Гренель, набережная Бранли, набережная д’Орсэ… Я не больна. У меня прекрасная память. Мне всегда так говорили в гимназии, потом в полицейской школе, потом, когда я вела свои расследования. Я не забывала лиц, запоминала мельчайшие детали, могла воспроизвести почти наизусть десятки страниц из дел, которые скрупулезно ведет наш секретарь. Я помню все. Абсолютно все!

Мой мозг кипит жизнью, работает на всю катушку. Чтобы лишний раз в этом убедиться, я принялась говорить про себя все, что приходило мне в голову:

«Шестью семь сорок два. Восемью девять семьдесят два. Столица Пакистана Исламабад. Столица Мадагаскара Антананариву. Сталин умер пятого марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Берлинская стена была сооружена в ночь с двенадцатого на тринадцатое августа тысяча девятьсот шестьдесят первого года».

Да, я помню абсолютно все.

«Духи моей бабушки назывались „Вечерний Париж“ и пахли бергамотом и жасмином. „Аполлон одиннадцать“ прилунился двадцатого июля тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Подружку Тома Сойера звали Бекки Тэчер. В двенадцать часов дня я съела у „Десирье“ дораду под соусом тартар. А Сеймур — „fish and chic“. Потом мы взяли по чашке кофе и заплатили по счету семьдесят девять евро, восемьдесят три…»

Да! Я помню абсолютно все!

«В песне „While My Guitar Gently Weeps“ из „Белого альбома“ Битлз соло на гитаре исполнял Эрик Клэптон. Нужно говорить: я надеваю носки, а не я одеваю носки. Этим утром я заправила машину бензином на заправке на бульваре Мюрат. Бензин девяносто восемь стоил евро шестьдесят восемь литр, и я заплатила шестьдесят семь евро. В фильме „На север через северо-запад“ Альфред Хичкок появляется сразу после главных титров, дверь автобуса закрывается, и он остается на тротуаре».