Читать книгу "Бриллиантовый маятник - Ольга Ракитина"

— Карабчевский Николай Платонович, — представился даме адвокат. — Располагайтесь. Хотите кофею, коньяк? Может быть, вы голодны? (Семёнова молча кивнула) Сейчас я распоряжусь, — встав на пороге кабинета, он подозвал помощника, протянул ему купюру, — Дмитрий, быстренько на угол, закажи мясо, соку, фруктовый десерт, к чаю пирога, хотя бы с черникой, любого, затем в дворницкую, распорядись насчёт самовара, пусть всё несут сюда. Быстро, одна нога здесь, другая — там, меня ни для кого нет, ко мне никого не пускать, дверь — на замок..!

Семёнова держалась совершенно безучастно. Она сидела в предложенном ей кресле, закинув ногу на ногу, первую рюмку коньяку опрокинула залпом, как водку, а вторую принялась тянуть, наслаждаясь вкусом. Коньяк у Карабчевского и правда был хорош, Шумилов пил его мелкими глотками и чувствовал, что тает. Карабчевский сел напротив Семёновой, прямо глаза в глаза; он выжидал, наблюдая за действием спиртного. Шумилов обратил внимание на то, что Карабчевский, подлив коньяк, бутылку поставил на пол подле своего кресла. Предусмотрительность была нелишней. Карабчевский безадресно задал несколько общих вопросов: как доехали? как погода? Шумилов кратко ответил. По мере того, как выпитое спиртное стало оказывать своё действие, черты лица Семёновой неуловимо помягчели, бледные щеки порозовели, и она прервала своё наконец молчание, обратившись к Шумилову:

— Я думала, вы меня везете в тюрьму.

— Не надо туда спешить, Екатерина Николаевна, — вместо него ответил Карабчевский. — Для начала расскажите — ка всё нам.

Она вздохнула и начала равнодушно рассказывать свою историю.

Семёнова родилась в семье дворянина Новоторжковского уезда Тверской губернии. Детство было неблагополучным: отец совершил подлог векселей, за что был осужден к высылке в Архангельскую губернию. Мать отдала дочку на воспитание в семью генеральши Софьи Корсаковой. Девочку воспитывали в строгости и сознании, что до конца жизни она будет в неоплатном долгу перед благодетельницей и что впереди её ждет трудовая жизнь народной учительницы. Но такой жизни и врагу не пожелаешь, думала юная Катя. К тому же в 17 лет она попала в больницу из — за «расстройства умственных способностей». После выздоровления перебралась в Петербург, где в течение сравнительно короткого промежутка времени сменила множество мест: была и гувернанткой, и бонной при детях, и сестрой милосердия, и пр. Но это все было не по ней — «скучно», " трудно», старухи были противные, а дети невоспитанные, работодатели «придирались», поэтому она нигде не задерживалась подолгу. Личная жизнь тоже совсем не складывалась. Нет, мужчины были, и даже много, но даже зайдя в стадию интимных, отношения с ними не становились прочными. Результатом подобных связей явилась беременность и последующий выкидыш плода. «Но оно, может, так и лучше — куда бы я сейчас с дитём?» — как бы оправдываясь сказала она. «Я вообще много болела за последние 4 года», — подытожила Семенова, — «В разных больницах лежала».

Принесли еду, заказанную в ресторане, самовар, появились столовые приборы; помощник адвоката сноровисто сервировал стол на троих. Карабчевский ещё подлил коньяку, стало совсем хорошо. Приступили к еде, а женщина продолжила свой рассказ: в 1883 году в ресторане Палкина она познакомилась с Михаилом Михайловичем Безаком, и знакомство, по уверению Семёновой, оказалось роковым. Внук сенатора, уволенный из армии со скверной аттестацией, попал по протекции в полицию, но и там продержался чуть более года. Видимо, не лишённый известной доли обаяния, он без труда вскружил голову не очень умной дамочке. Получив огромную власть над Семёновой, он принялся понуждать её к поиску путей заработать поболее денег. Фантазии компаньонов далее мелких краж у приятелей поначалу не простирались. Фактически Безак добровольно принял на себя роль альфонса, Семёновой была отведена роль добытчицы. Она повторила свой рассказ о том, как необыкновенная любовь, которую она питала к «Мишеньке», а также фатальное отсутствие денег толкнули её на убийство Сарры Беккер. Во всех деталях Семёнова поведала и о том злополучном вечере 27 августа, когда произошло убийство. Шумилов отметил про себя, что рассказ всеми деталями совпал с тем, что он услышал из уст Семёновой в Озёрах.

Карабчевский прослушал всё это очень внимательно. Затем принялся задавать уточняющие вапросы, очевидно, важные для проверки утверждений Семёновой:

— Где вы ударили девочку первый раз?

— В прихожей, когда она принесла мне стакан воды.

— Кровь брызнула из раны?

Семенова смешалась:

— Я не помню… она закричала громко. Я тогда ещё раз ударила, а может и не раз… Все быстро очень случилось.

— А как Вы положили тело на кресло — спиной вниз или спиной вверх?

Она опять напряглась:

— Не помню… да какая разница! Положила и положила, — она неожиданно взвилась, от прежнего её равнодушия не осталось и следа. — Вы мне лучше скажите — арестуете вы Безака или нет?! Ведь он все вещи забрал, и все денежки прикарманил, а меня здесь бросил, в этой паршивой деревне! И к убийству мы вместе готовились, и даже гирьку опробовали!

— Не волнуйтесь, Екатерина Николавна, никуда ваш Безак не денется, — недобро осклабился Карабчевский, — Вы мне лучше вот что скажите: как Вы догадались, что крышку можно приподнять, не открывая замка?

— Странный вопрос, — Семёнова пожала плечами, — просто попробовала, а она и поднялась. Что может быть проще?

— Скажите, а Вы жгли свечку в прихожей?

— Да, мы когда зашли в прихожую, она входную дверь плотно за нами закрыла. А я когда лампу погасила, поняла, что не могу в прихожей с этой дверью справиться. В комнате хоть из окна свет идет, а тут вообще чернота — глаз выколи. Ну, я и зажгла свечку.

— А как же вы её нашли в чужом доме да еще впотьмах?

— А я её вовсе не искала. Я всегда в сумке с собой свечку ношу. Знаете, боюсь в темноте на лестнице на крысу наступить. Не всем же по парадным лестницам жить, — уже с вызовом проговорила она.

— А сейчас в Вашей сумочке лежит свечка? — не унимался Карабчевский.

— Я же сказала: всегда ношу…

— Показать можете? — настаивал Карабчевский.

Семёнова покопошилась в своей сумочке с костяными ручками и извлекла из неё свечной огарок. Карабчевский сел к столу, написал записку, свернул её, сверху надписал адрес, после чего, обращаясь к Семеновой, произнес:

— Екатерина Николаевна, сейчас Алексей Иванович отвезёт Вас туда, где Вы сможете отдохнуть, и где Вам надлежит ждать решения своей участи. Вы будете находиться под своего рода домашним арестом, вас будут охранять. Не советую Вам пытаться бежать и вообще что — либо предпринимать без нашего ведома. В противном случае Вас посадят в настоящую тюремную камеру, которая покажется вам гораздо хуже того места, где Вы будете находиться сейчас.

Потом он отдал записку Шумилову:

— Как отвезёте даму, возвращайтесь сюда, я буду ждать. У нас ещё есть работа.

Спустя 20 минут Алексей Иванович доставил Семёнову в указанный дом возле Сенной площади. В небольшой квартирке на третьем этаже его встретил немолодой молчаливый мужчина с повадками старого полицейского. Во всяком случае, в том, как насторожённо он читал записку Карабчевского, как недоверчиво оглядывал Семёнову и Шумилова явственно проглянула присущая многим полицейским крючкотворам манера уклониться от поручаемого дела под любым формальным предлогом. Однако, просьбой присяжного поверенного он, видимо, при всём желании пренебречь не мог, а потому прочитав записку адвоката, Верещагин (так звали мужчину) аккуратно сложил её вчетверо, спрятал в нагрудный карман старенького парусинового пиджака и веско сказал: