Читать книгу "Рыбы - Мелисса Бродер"

Сжав пальцами горло, я выбежала из комнаты, а потом на тротуар, опустилась на корточки и уткнулась лицом в колени. Одна, в стороне от людей, я почувствовала себя лучше. Печаль и тошнота понемногу оседали. Хлопнула дверь, за спиной раздались шаги. Куриная Лошадь вышла посмотреть, как и что. Интересно, почему послали именно ее.

– Я только проверить, как ты. В порядке?

– Нет.

– Вернешься?

– Нет, мне надо подышать.

– Хочешь, посижу с тобой?

– Я бы предпочла побыть одна.

– Мы не обидим тебя, Люси.

Я посмотрела на нее, и в какой-то момент в ней не оказалось ничего куриного или лошадиного. Большие карие глаза, красивые полные губы. Неужели она и в самом деле симпатичная?

– Послушай, я не знаю, что с тобой происходит. Что именно ты делаешь. Я имею в виду, кроме истории с Джейми. Но что бы это ни было – ты никому ничем не обязана.

Я рассмеялась – получилось пугающе громко, если учесть, что я сидела среди бела дня на тротуаре.

– Ты же совсем меня не знаешь.

– Может, и не знаю, но мы же в одинаковом положении.

Я не хотела быть с ней в одинаковом положении. Не хотела быть такой, как она. Но я видела, что она не пытается играть, не притворяется.

– Так какое решение? Никогда больше не встречаться?

Она посмотрела на меня.

– Если честно, не знаю. В последний раз все было так плохо – хоть помирай. А если такое снова случится? Думаю, в каком-то смысле умереть было бы даже легче. Легче, чем до конца дней скитаться по миру с истерзанной душой.

Может, для того меня и занесло в группу, чтобы служить остальным, таким как Куриная Лошадь, напоминанием об аде, ждущем их там, на другой стороне. Я была для них предостережением.

– Как тебе удалось пройти абстиненцию и не умереть? – спросила я.

– Просто. Проживала минуту за минутой. И постепенно увидела, что чувства меня не сломали.

– Но тебе же пришлось от него отказаться, так? Ты не сама выбрала такой вариант. Я к тому, что тебе ведь выписали запретительный судебный приказ?

– Что значит запретительный приказ для таких, как мы? Бумажка перед лицом обсессии? Но если формально, то да, мне запретили быть с ним. Я сама ничего не решала.

Так вот оно как. Она не выздоровела – ее остановил закон. Я представила Эмбер марионеткой, куклой обсессивной любви, которой командует, дергая за ниточки, судья. Она бежала на месте, как боксер на тренировке, но не могла двигаться в направлении того, что, как ей казалось, она любила.

– А если бы ты могла быть с ним? Если бы могла быть с ним снова, согласилась бы без колебаний?

– Нет, не согласилась бы, – выпалила Эмбер.

– Перестань. Представь, что он стоит перед тобой здесь, на тротуаре.

Она задумалась на секунду, и уголки рта дрогнули и выгнулись вниз.

– Скучаю ли я по нему? Да, скучаю. Я бы соврала, если бы сказала, что не скучаю. Но я не скучаю по тому, что потеряла, пока была с ним.

– Например?

– Практически все. Достоинство, благоразумие. Мою жизнь.

– А для чего вообще был нужен запретительный приказ?

– Мне неловко об этом говорить.

– Да ну. Посмотри, я на тротуаре в позе ребенка.

Она рассмеялась. Раньше я не видела, чтобы Эмбер смеялась.

– Ладно, слушай. Однажды я увидела на улице его жену. Раньше не встречала, только следила за ней в Интернете. И тут она вдруг прямо передо мной, чешет по Монтана спортивной ходьбой. Какая ж, думаю, несправедливость: вот я столько всего о ней знаю, а она о моем существовании даже не подозревает. Ну и я типа в погоню… на своем «приусе».

– Нет!

– Честно.

– И ты за ней гналась? Попыталась сбить?

– Тогда я бы так не сказала, но да, именно это я и попыталась сделать.

– Господи! Это же блеск! – засмеялась я.

– Вот уж нет. Это отвратительно. Гадко.

– Ты так мне теперь нравишься.

– Нет, нет. Она же ни в чем не была виновата. Это все ее муженек. Ну а по правде, виновата я сама.

– Ха.

Мы немного помолчали.

– Ну что, вернешься в группу? – спросила Эмбер.

– Через минутку. Хочу еще немножко подышать.

Но вернуться не хватило сил. И я знала, что не доберусь до дома, если попытаюсь пойти пешком. От смеха закружилась голова, и тротуар теперь покачивался. Я потрогала ладонью бетонную плиту – она была прохладнее послеполуденного воздуха. Может, просто лечь да полежать? Прижаться к тротуару щекой, закрыть глаза и уснуть. Было бы неплохо умереть во сне. Но умирать на улице, на виду у всех не хотелось – мало ли кто будет проходить мимо. Мне вдруг снова стало страшно. Я достала телефон и вызвала такси. Именно так люди сейчас и поступают. Переходят от эмоций к телефону. Вот так в двадцать первом веке и не умирают.

Водитель по имени Чейз прибыл на серебристой «хонде». Клевый парень, с дыркой между передними зубами, лет двадцати шести – вряд ли больше. Чейз, наверно, пытался отрастить усы, каштановые волосы высовывались за ушами из-под бейсбольной шапочки с надписью FML. За рулем он трепался насчет того, что пытается стать актером, что ему нравится актерская философия Уты Хаген и что он изучает людей. Для исследователя человеческой души он оказался слишком болтлив и невнимателен. «Заткнись! Заткнись! – кричала я про себя. – Неужели не видишь, что я умираю?»

Но даже умирая, я не смогла быть с ним резкой из опасения, что он посчитает меня стервой. Казалось бы, какое мне дело до того, что он подумает? Была ли моя смерть настолько незначительным, маловажным событием? С какой стати я отдала приоритет чувствам этого усатого пустомели, поставив их выше собственных, моих, человека, который, можно сказать, умирал?

«Как мило, – повторяла я, сползая по спинке заднего сиденья. – Как интересно». Я даже не стала оповещать его, что намерена лечь, – просто взяла и легла. Чейз уделил этому моему действу ноль внимания и продолжил распространяться насчет предстоящего прослушивания для участия в съемке рекламного сюжета о лекарстве от аллергии, где ему светила роль зятя женщины, страдающей от аллергии. Он заявил, что испытывает смешанные чувства относительно роли, поскольку не хочет ограничивать себя фармацевтикой. Роль, получить которую он действительно хотел и прослушивание на которую было назначено на следующую неделю, предлагалась компанией «Самсунг». Чейз пытался изобразить телефон.

– В этом городе все непросто. Мне придется конкурировать примерно с двумя сотнями других телефонов, – пожаловался он, поглядывая в зеркало заднего вида.

Я заметила, что глаза у него зеленые. Парень был и впрямь симпатичный. Я ждала комментариев насчет моего лежачего положения и вопросов по поводу самочувствия, но их не последовало. Наверно, в Калифорнии такое поведение считается нормальным. Я закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Я не умерла и даже дышала на заднем сиденье машины симпатичного идиота.