Читать книгу "Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище - Карен Ли Стрит"

Поджидая добычу, мы погрузились в молчание, но вскоре убаюкивающую тишь нарушили голоса двух джентльменов, спускавшихся вниз по лестнице, не прерывая многословной дискуссии. В одном из них, тучном седовласом мужчине, я сразу узнал мистера Блэквелла, частенько представлявшего публике ораторов, выступавших в зале Философского общества с докладами. Собеседник его, почти шести футов ростом, был рыж и щеголял в дорогом, но чрезмерно пышном костюме: киноварно-алый шелковый жилет в золотую полоску, бледно-желтый галстук заколот булавкой с крупным драгоценным камнем… Казалось, он внимательно слушает спутника, однако выгнутые дугой брови создавали впечатление, будто услышанное не вызывает в нем ничего, кроме презрения. Определенно его я тоже где-то встречал, вот только никак не мог вспомнить где.

– Благодарю вас, мистер Блэквелл! – загремел он, заставив всех в фойе бросить взгляд в его сторону. – Зал меня вполне устраивает, а если демонстрацию удастся устроить согласно моим предложениям, я буду просто счастлив!

Этот голос оживил мою память. Да, это был он, тот самый поклонник миссис Рейнольдс, что явился к ней в театр с корзиною роз, но получил от ворот поворот!

– Слушателей следует рассадить по местам без четверти семь, а ровно в семь я начну, – продолжал рыжеволосый щеголь. – Еще мне потребуется ассистент, чтоб принимать заказы на стекла для волшебного фонаря и пожертвования на следующую экспедицию.

– Да, разумеется. Это я возьму на себя. Если вам придет в голову что-то еще, не стесняйтесь спрашивать прямо в ходе вечера, – сказал мистер Блэквелл.

– Благодарю вас.

Оба обменялись рукопожатием, однако рыжеволосый, к некоторому замешательству мистера Блэквелла, не ушел, но опустился в кресло у дверей и развернул газету. Дюпен немедля вынул из кармана пенковую трубку и начал набивать ее табаком, а я зашелестел бумагами на столе.

– Ниже голову, – негромко пробормотал Дюпен. – Он смотрит сюда.

Я последовал его совету, да вдобавок, изображая сосредоточенные раздумья (а на деле еще вернее пряча лицо), приложил ладонь ко лбу и покосился на щеголя, вполне возможно, и являвшего собою объект нашей охоты. Тут входная дверь распахнулась, и в фойе кто-то вошел. Дюпен, окутавшись клубами дыма, склонился к бумагам на столе вместе со мной.

– Не поднимайте взгляда, – повелительно прошептал он, подняв со стола лист бумаги так, чтобы мне, дабы взглянуть на него, пришлось отвернуться от двери. – Я совершил серьезнейшую ошибку, – продолжал он, указывая пальцем на строки, словно обсуждал со мною некий тезис. – И не заметил того, что скрывалось на самом виду.

Я едва мог сдержать досаду.

– Кто там, Дюпен? По-видимому, он мне знаком.

– Так и есть. И этот отец Нолан – превосходный актер, или я совершенно выжил из ума.

– Отец Нолан?!

Не веря своим ушам, я хотел было обернуться, но Дюпен вовремя схватил меня за руку.

– Подождите, – шепнул он. – Вот отец Нолан кладет на стол мешок.

За зелеными стеклами глаз Дюпена было не различить, однако я знал, что друг мой не сводит со священника взгляда.

– Вынимает из мешка две книги; переплеты отделаны золотом, и, вижу, инкрустированы драгоценными камнями. Несомненно, драгоценные книги из орденской библиотеки.

Как же хотелось мне вскочить на ноги и призвать к ответу подлого вора, столь нагло обманувшего нас!

– Ученый более чем удовлетворен, берет мешок, и оба собираются уходить. Я последую за человеком, получившим книги, тем временем вы узнаете у мистера Блэквелла его имя, а после встретимся у вас дома.

Дюпен рванулся к дверям и скрылся. Мне всеми фибрами своего существа хотелось устремиться в погоню за отцом Ноланом, однако, заметив преследование, он живо догадался бы, что двоедушие его разоблачено. Дюпен был прав: мне лучше всего установить личность соучастника преступного отца Нолана – того, кто, по всей вероятности, похитил мисс Лоддиджс.

В поисках мистера Блэквелла я двинулся наверх. Если уж он пригласил этого павлина в человеческом облике, коего мы видели в фойе, выступить с докладом, наша добыча – не простой кладоискатель, а, вероятно, антиквар, или ботаник, или выдающийся путешественник. О многом могла свидетельствовать тема доклада.

Поиски тесной комнатки, служившей мистеру Блэквеллу кабинетом, не отняли много времени. Дверь оказалась распахнута, а сам он был на месте – сидел за столом и читал. Я учтиво постучал в отворенную дверь, и мистер Блэквелл вздрогнул от неожиданности.

– Прошу простить меня за беспокойство, сэр. Я невзначай услышал, что вскоре здесь состоится лекция. Любопытно было бы узнать тему: возможно, мне тоже захочется ее посетить.

– Никаких беспокойств, сэр! Прошу, входите, – откликнулся мистер Блэквелл, поднимаясь на ноги. – Вы совершенно правы: завтра вечером у нас выступает с докладом профессор Ренелле.

Порывшись в бумагах на столе, мистер Блэквелл отыскал небольшую афишку и протянул ее мне. То было объявление о лекции касательно «Дерзновенной Экспедиции к руинам Древней Цивилизации в отдаленных горах Перу», предпринятой профессором Ренелле, «антикваром, ученым и путешественником». Речи профессора должна была сопутствовать «демонстрация Незабываемых Туманных Картин при посредстве Волшебного Фонаря».

– Перу? Как интересно! – восхитился я, не погрешив против искренности ни словом: ведь это могла быть лишь та экспедиция, что завершилась гибелью Иеремии Мэтьюза. – Да еще и туманные картины? Непременно приду, – как можно безмятежнее добавил я.

– И прекрасно! В тесноте, да не в обиде! – оживленно заулыбался мистер Блэквелл. – Философское общество устраивало подписку, дабы помочь финансированию последней экспедиции, и профессор Ренелле надеется заручиться поддержкой для следующей, а потому – приходите и приводите друзей. Ждем вас с шести сорока пяти, а ровно в семь и начнем.

– Разумеется. Предвкушаю и жду с нетерпением. Благодарю вас за помощь. Вы были очень любезны.

– Рад служить, сэр.

Сжимая в руке афишку, я поспешил покинуть зал Философского общества. То, что нам удалось узнать, просто не умещалось в голове – по правде говоря, нежданные открытия породили куда больше вопросов, чем было в ней в тот момент, когда я входил в эти стены. День был ясен, в воздухе веяло ароматами весны, а вид жемчужин Честнат-стрит – Сити-холла и Индепенденс-холла, гордых краснокирпичных строений, овеянных духом праведного мятежа, исполнял душу гнева на макиавеллиевскую натуру отца Нолана. Подумать только: этот святоша был заодно с убийцею отца Кина, или, что еще хуже, убил его сам, а мы, наивно доверившись ему, допустили, чтоб негодяй передал все выведанное сообщнику, профессору Ренелле!

А между тем, если б я только сумел различить под маской невинности его истинную природу, мой друг был бы жив и здоров…

Исполненный сознания собственной вины, я переступил порог первой попавшейся на глаза таверны, но запах скисшего эля и шум набирающей силу гульбы заставили немедля выйти наружу. Вместо этого я, в надежде успокоиться, дошел до реки и двинулся вдоль берега. Если дух отца Кина вздумал задержаться в Филадельфии, то непременно явился бы сюда, витал бы среди красот природы да беседовал с птицами, столь любезными моему другу при жизни. Разумеется, мне он не показался, однако воспоминания о наших утренних прогулках вдоль берега Скулкилла были так свежи, что я всем сердцем чувствовал близость покойного друга, как, несомненно, чувствовала ее и статная голубая цапля, прервавшая поиски обеда и уставившаяся в мою сторону. Когда же птица запрокинула голову и завела нестройную трубную песнь, я не сумел сдержать смеха: казалось, не кто иной, как сам отец Кин, вдохновил пернатое создание подбодрить меня сим протяжным немузыкальным речитативом. Это внушало надежду, что друг сможет простить меня, приведшего его в объятия Смерти, пусть даже сам я никогда себе этого не прощу.