Читать книгу "Ласковый ветер Босфора - Ольга Покровская"

– Эртан! – отчаянно позвала она.

Тот перегнулся к ней через борт, и у Кати сбилось дыхание – так случалось всегда, когда она видела перед собой его прекрасное лицо, его удивительные прозрачные, чистые, мудрые и понимающие глаза.

– Эртан, подожди! Возьми меня с собой! – холодея от страха, попросила она.

И Эртан улыбнулся ей этой своей нежной, все понимающей, чуть рассеянной улыбкой. Улыбнулся и, все так же продолжая смотреть Кате в глаза, завел мотор. Катер взревел и рванулся с места. А Катю, рыдающую, почти парализованную от боли, от пережитого предательства, едва живую, отбросило в сторону и вышвырнуло на острые прибрежные камни.

На тумбочке разрывался телефон. Катя, еще не открывая глаз, провела ладонью по лицу, стирая слезы со щек. Вернуться в реальность было трудно. В ушах все еще звенел жестокий издевательский хохот Андреаса, где-то там, на обратной стороне век, все еще виделась мягкая сочувственная улыбка Эртана. И это было невыносимо. Жгучая боль, раздиравшая ей душу в Турции, со временем улеглась, затихла. И теперь от этих видений Катю просто пробирал пронизывающий холод, холод безнадежности, безысходности, полного краха, которым закончилась ее первая и единственная, так нелепо, не ко времени обрушившаяся на нее любовь.

Выдохнув, Катя с трудом разлепила глаза и села в постели. К горлу подкатила тошнота, тяжелая похмельная голова клонилась на грудь. Кажется, вчера вечером она, снова не выдержав накатывавшей на нее с наступлением сумерек удушающей тоски, привычно принялась глушить ее проверенным средством. А впрочем, такое теперь происходило едва ли не постоянно. Днем ей иногда еще удавалось справляться, отвлекаться делами, занимать голову, выключать эмоции, но одинокими вечерами тяжесть, холод, поднимавшиеся откуда-то из глубин души смутные страхи становились невыносимыми. Собственно, у нее и выхода не было – либо метаться, словно летучая мышь, по пустой квартире, шарахаться от шорохов и теней, выть беззвучно, пугаться стен, которые будто бы наступают, давят и вот-вот сомнут, или припасть к заветному стеклянному шкафчику.

Телефон замолчал, но не успела Катя с облегчением перевести дух, как он тут же заверещал заново. Наверное, стоило все же ответить на звонок. Катя приложила к ноющему виску ледяную ладонь, откашлялась, поднесла трубку к уху и хрипло выдохнула:

– Алло.

Девица на том конце провода отличалась чудовищно звонким голосом, и Катя, поморщившись, отодвинула аппарат подальше. Несла та какую-то околесицу. Если верить этой восторженной администраторше – или кем она там была? – о встрече с Катей просил продюсер, отвечающий за московские гастроли Цирка Дю Солей. Что ему могло от нее понадобиться, Катя представления не имела и хотела уже едко ответить, что жизнь ее сейчас мало напоминает цирк, скорее похоронное бюро, но на юмор требовалось слишком много сил. В итоге она вяло дала согласие на встречу и даже умудрилась записать координаты и время. Затем же с облегчением дала отбой и рухнула обратно на подушки.

На самом деле этот звонок не был таким уж неожиданным. В последнее время Катя привыкла к тому, что ей поступают предложения от самых именитых, самых громких и внушительных фигур в мире искусства. Незабвенный Мустафа Килинч, да хранит судьба этого романтичного и эксцентричного мецената, оказал ей огромнейшую услугу. Что уж там юлить, он буквально воскресил ее, до встречи с ним практически умиравшую и в профессиональном, и в личном плане. Нельзя же было, в самом деле, винить его в том, что теперь Кате казалось: в личном плане ей лучше было бы и не воскресать, а профессиональный подъем пришел к ней слишком поздно. Ее постановка в Турции наделала шуму – не только в Европе, но и во всем мире. В России о спектакле тоже трубили все издания, отрывки его показывали по каналу «Культура», и стоило Кате ступить на родную землю, как на нее тут же посыпались телефонные звонки и электронные письма. Те, кто еще недавно отворачивался от нее, смотрели при встрече сквозь, как на пустое место, или, хуже того, стыдливо отводили глаза, теперь разом вспомнили о ней, принялись с новым жаром трещать о ее гениальности и алчно зазывать каждый в свой проект. Всем хотелось примазаться, взлететь на волне Катиного успеха.

В общем-то, будучи здравым человеком и не питая иллюзий по поводу рода человеческого, Катя была этим всплеском нисколько не удивлена и не оскорблена. Больше того, раньше она безо всякого стеснения воспользовалась бы им и, отчетливо понимая цену всем своим вновь обретенным коллегам, не преминула бы, тем не менее, ухватиться за интересные предложения. Теперь же, после всего пережитого в Турции, у нее просто не было ни на что сил. Катя понимала, что ее оцепенение, наверное, продлится не вечно. В конце концов, она прежде всего режиссер, и именно в своей профессии найдет спасение, именно из нее почерпнет силы, чтобы жить дальше. Но не сейчас. Времени прошло еще слишком мало, она еще не собрала себя по кускам, не излечилась от снедающей ее боли и тоски, не научилась жить заново после всего, что случилось. Оставалось лишь надеяться, что ажиотаж вокруг ее имени не иссякнет к тому моменту, как она готова будет взяться за дело.

Катя спустила ноги с постели, опасливо ступила на пол, набросила на плечи мягкий халат. Нужно было собираться на встречу с продюсером, которую она зачем-то назначила на сегодняшний день. В высокие окна эркера немилосердно ломилось солнце. Там, внизу, суетилась, грохотала, летела куда-то Москва.

Эту квартиру в недавно отстроенном элитном жилом комплексе в Строгине Павел, как оказалось, купил еще до того, как нашел ее в Турции. Но сразу же объявил Кате, что, если новый дом ей не понравится, он готов тут же сменять его на что угодно другое. Вернее, менять в таком случае придется ей, потому что квартира оформлена на ее имя. Но Кате, едва живой после возвращения, было совершенно все равно, где жить. Она бродила по огромным хоромам, светлым, просторным, отделанным дизайнером по ее вкусу (Павел утверждал, что заставил несчастного парня отсматривать ее спектакли и анализировать ее представления о прекрасном по организации сценического пространства), как сомнамбула. То застывала посреди комнаты, сраженная не ко времени всплывшим в голове воспоминанием, то бросалась в самый темный угол, когда сдерживаться и играть роль спокойной, деловой женщины больше не было сил.

Как оказалось, Павел там, в гостинице, не врал. Ему действительно удалось не просто очистить свое имя от всех обвинений, но и поквитаться с Морозовым, предавшим его бывшим партнером. Теперь вроде бы уже против Морозова было заведено уголовное дело, Павел же укрепился в компании как единственный полноправный хозяин.

Прогремевшая премьера плюс совершенно новая ступень в финансовом положении не могли не изменить Катину жизнь. Эта квартира, дорогая одежда, телепрограммы и интервью, куда ее постоянно приглашали… Что там говорить, у нее внезапно объявился даже личный стилист Стасик, долго вздыхавший над тем, как Катя преступно относится к такой прекрасной фактуре и, в конце концов, поклявшийся сделать из нее новую Грету Гарбо. Из зеркала на Катю теперь смотрела красивая какой-то отстраненной холодноватой красотой и невероятно стильная молодая женщина. Дизайнерские брючные костюмы ловко обхватывали фигуру, подчеркивая ее тонкую гибкую силу, дорогая косметика и процедуры в салонах скрывали выступавшие на лице следы пагубной зависимости. Новая Катя Лучникова, успешная женщина-режиссер, чье имя не сходило со страниц газет и телеэкранов, была молода, умна, остра на язык, уверена в себе – и абсолютно, кромешно несчастна.