Читать книгу "Знаменитый газонокосильщик - Бен Хэтч"

Понедельник, 19 апреля

После третьего собеседования мне предлагают работу в фирме «Гордер и Скук». Папа делает вид, что очень разочарован тем, что ему не удастся превратить мою комнату в гостевую спальню, но на самом деле он доволен. Теоретически я тоже должен быть доволен, но почему-то никакого счастья не испытываю. У меня такое ощущение, что я на ощупь иду по темному переулку, который заканчивается тупиком. Я чувствую, как на меня наезжает грузовик, извещающий сиреной о своем приближении, но мне все равно, потому что бежать некуда. Грузовик все ближе и ближе, я пытаюсь вскарабкаться по гладкой стене, цепляюсь за углы, но у меня ничего не получается. Узнал у миссис Дрейкот новый телефон Джеммы в Шеффилде и позвонил сообщить ей о том, что устроился на работу, но с последней нашей встречи она ведет себя отчужденно. Я надеялся, что она мне посочувствует. Но она говорит, что очень рада, и это приводит меня в бешенство.

— Просто теперь у тебя будут деньги и ты сможешь приезжать ко мне в гости, — объясняет она.

— Ах это я должен приезжать к тебе в гости?

Она говорит, чтобы я не дурил и что она не имела в виду ничего обидного.

— Я не дурю и прекрасно понимаю, что ты имела в виду, — огрызаюсь я.

Я уже не в состоянии держать себя в руках. Я снова вспоминаю Рода, представляю себе, как Джемма все больше от меня отдаляется, и думаю о том, что, возможно, его кадык не такой уж острый. Я представляю себе, как они надо мной смеются и как Джемма рассказывает ему об одном идиоте, с которым она встречалась последний год — «Ну все, Джемма, хватит, а то я сейчас лопну от смеха. Ха-ха-ха, ушам своим не верю! Неужели даже приходской журнал отверг его писанину?!».

— Ты считаешь меня неудачником, — ни с того ни с сего заявляю я. — Никчемным человеком. Вы с Родом потешаетесь надо мной. Тебя не волнуют мои чувства. Ты даже не представляешь себе, что такое мечтать стать писателем и повсюду получать отказы!

— Я не понимаю, о чем ты. Я вовсе не потешаюсь над тобой с Родом, — говорит Джемма. — Я даже не говорила с ним. Я же рассказывала тебе о его кадыке. Мне казалось, что мы с этим разобрались, и я вовсе не считаю тебя неудачником. Мне понравился твой рассказ про ванны. По-моему, это было очень смешно.

— А откуда мне знать, что у него действительно острый кадык? Я что, должен верить тебе на слово? — Меня уже несет по кочкам, и я не могу остановиться. Это как игра в бирюльки — все переживания свалены в одну кучу и невозможно вытащить какое-нибудь одно, не затронув остальные. — Вполне возможно, что у него совершенно нормальный кадык. Да и вообще, почему это должно тебя волновать? Может, тебе нравятся мужчины с острыми кадыками.

Некоторое время в трубке висит напряженная тишина, а потом Джемма разражается хохотом. На самом деле мне тоже смешно, и я бы рад посмеяться, но мне мешает это сделать суп, бултыхающийся в голове. Я понимаю, насколько глупо устраивать скандал из-за кадыка Рода, которого я даже никогда не видел. Но не могу рассмеяться. Я снова начинаю себе представлять, как она рассказывает Роду о нашей ссоре и тот катается со смеху и чувствует себя страшно крутым из-за того, что кто-то может поссориться из-за его кадыка.

— Вот видишь, ты снова надо мной смеешься, — заявляю я. — Ха-ха-ха, как смешно — писатель-неудачник, которого отказывается печатать даже приходской журнал. Могу поспорить. Род просто визжал от этой истории. Почему бы тебе не рассказать ему еще и о «Звезде щеголя»? Пусть развлечется на полную катушку.

Ты точно так же, как и все, считаешь меня неудачником. Желаю тебе приятно провести время в Шеффилде, Джем. Я к тебе не приеду. И ты тоже можешь ко мне не приезжать — и так понятно, что тебе на меня наплевать. Прощай и передай от меня наилучшие пожелания Роду, а также его выступающей части тела. И на всякий случай запомни — ты права: я действительно неудачник.

6 часов вечера.

Консультация у доктора Келли тоже проходит хреново. Он — настоящий шарлатан. Я рассказываю ему о том, что слышу, как распадаются клетки моего мозга, и описываю ощущение бултыхающегося в голове супа, который меняет консистенцию от бульона из кубика до густого наваристого куриного супа, и он заявляет, что возможны несколько вариантов.

— Во-первых, можно сделать снимок пазух носа. Во-вторых… — он выдерживает паузу, — можно проконсультироваться у психиатра.

Когда дома папа спрашивает о результатах моего посещения, я умалчиваю о психиатре.

— Мне сделали снимок пазух носа, — отвечаю я. — Врачи считают, там может быть что-то серьезное, но, знаешь, давай подождем рекламной паузы, я не хочу, чтобы ты отвлекался от своей программы.

Он еще поплачет, когда я стану «овощем».

22 апреля: Вечером ко мне с деловым видом заходит папа — он всегда так себя ведет в критических ситуациях. Он объясняет, что только что говорил с медсестрой и та предлагает выбор: можно начать кормить маму через нос, и это продлит ей жизнь, или попробовать новое лекарство, которое полностью снимет боль, но зато ускорит наступление конца.

Папа ответил, что перед тем, как принять решение, ему нужно обсудить это со мной и Сарой. Я понимаю, что он хочет, чтобы я выбрал второе, и я это делаю. Папа сообщает, что Сара посоветовала ему то же самое.

— Она страшно мучается, — говорит он. — Сегодня ей намного хуже, чем вчера, когда ты ее видел. У нее больше нет сил бороться.

Я спрашиваю, о каких сроках идет речь. Я тоже стараюсь быть исключительно деловым.

Он говорит, что в первом случае речь может идти о десяти днях, но мама внятно ему сказала, что не хочет, чтобы ее кормили через нос. Во втором случае — он выдерживает паузу.

— Речь идет о сорока восьми часах. Все кончено, сын, и я думаю, ты должен знать об этом.

С одной стороны, мне хочется забрать маму из больницы. Увезти ее на озеро Орта, где мы когда-то всей семьей катались на водных лыжах, чтобы последние дни она провела там, где мы были счастливы, чтобы я мог узнать о ней все то, чего еще не знаю. Например, я знаю, что она когда-то жила в Индии, но мне об этом почти ничего не известно. Но с другой стороны, почему я хочу это сделать? Я хочу это сделать не ради нее, а ради себя. И поскольку она отказывается признавать, что умирает, все остальные обязаны поступать так же, а это исключает возможность какого бы то ни было серьезного разговора.

Я хочу поехать в больницу, чтобы повидаться с ней, но папа говорит, что мы поедем туда завтра. «Ближайшие два дня будут очень тяжелыми», — говорит он. В результате мы умолкаем и усаживаемся смотреть какой-то фильм. Посередине папа засыпает, и я звоню маме, хотя на часах уже начало двенадцатого, однако сестра в палате тут же меня с ней соединяет.

— Привет, милый, — сонным голосом говорит мама. — Сколько сейчас времени?