Читать книгу "Обет молчания - Марселла Бернштейн"

И дождалась. Коварные в своей жестокости, как кошки, они лишь сделали вид, что отпустили ее, не позволив далеко уйти. Все, достаточно. Погуляла и хватит. Пора возвращаться обратно. Поезд ворвался в черноту туннеля. В купе стало темно, хоть глаз выколи. В голове ее метнулась спасительная мысль: вырваться из этой грохочущей тьмы, оттолкнуть офицера, спрыгнуть на ходу с поезда и бежать. Господи, на край света, к богу или черту, все равно, только не в тюрьму.

Слишком поздно. Поезд шумно вылетел из туннеля, рука офицера тянулась к ее запястью…

— Я хотел проверить ваш билет, — говорил он.

Кейт, не понимая, смотрела на него, не чувствуя ничего, кроме накатившей от облегчения тошноты. Плохо соображая, она судорожно шарила вокруг себя рукой, пытаясь найти сумку, кондуктор терпеливо ждал. Оторвав контрольный талон, он поинтересовался из вежливости:

— Надеюсь, вам снился приятный сон?

Пожилая женщина напротив отложила «Дейли телеграф» и, порывшись в сумке, достала маленький термос с кофе и плитку шоколада. Кейт проявила непредусмотрительность, не захватив с собой еды, понадеявшись, что путешествие будет недолгим. К тому же по настоянию Нуни она заставила себя съесть завтрак в тюрьме. «Сама знаешь, уйти не поев — плохая примета. Оставишь последний завтрак — обязательно вернешься».

О том, чтобы купить газету, она даже не подумала. Последнее, что она читала, — это «Тэсс из рода д’Эбервилей»,[7]но книга так и осталась недочитанной и ее пришлось вернуть в библиотеку. Ей нравилось бывать в библиотеке. Там было много цветов и картин. Кто-то говорил ей, что там двенадцать тысяч книг. Позже, правда, обнаружилось, что многие из них были иллюстрированными альбомами без текста.

Но читать ей все равно не хотелось. Она в радостном и нетерпеливом ожидании представляла, как приедет домой. До сих пор она боялась позволить себе думать о предстоящей встрече. Ведь согласие отца на ее двухнедельное пребывание в его доме было получено только после официального обращения сотрудника тюремной администрации.

За последние два года отец ни разу не соизволил навестить ее, его письма были редкими и поверхностными. Кейт убеждала себя в том, что он чрезвычайно занят, скрывая от самой себя, как сильно она по нему скучает. Маленькой девочкой, в колонии для несовершеннолетних, она неделями с нетерпением ожидала свиданий с ним, записывала то, о чем хотела рассказать, чтобы ничего не забыть.

В памяти ее всплыла комната свиданий, уютная и просторная, с удобными креслами и ковром на полу. Правда, с решетками на окнах.

Она вспомнила себя в пятнадцать лет, потом в шестнадцать, с короткой стрижкой, оживленно болтающей, показывающей свои школьные тетради и рисунки. И отца, сидящего напротив нее, на строго соблюдаемой дистанции, ладони зажаты между коленей, взгляд долу или блуждающий по сторонам. Он без конца смотрел на часы, всюду по сторонам, только не на нее, и на его лице читались растерянность и неловкость.

Однажды она принесла показать ему свою гитару. Желая доставить ему удовольствие — отцу когда-то нравился Джулиан Брим,[8]— Кейт долго и неустанно упражнялась. У нее неплохо получалось, она с успехом завершила первую ступень обучения. Но отец, послушав одну мелодию, стал собираться домой, хотя оставалось еще целых пятнадцать минут. После свиданий она горько плакала и несколько дней от расстройства не могла прийти в себя.

Но так или иначе, перспектива освобождения рисовала картины будущего в самых радужных тонах. Дома ей будут рады. Возможно, отпразднуют ее возвращение и откроют шампанское в честь ее приезда. Рут рассказывала, что у ее матери припасена бутылочка к ее возвращению. Она улыбнулась, согретая этой мыслью. Как же ей хотелось увидеть отца! Она позвонит ему со станции, может, он придет встретить ее.

По узкому проходу подъехала тележка, и официант в униформе предложил ей кофе. Кейт кивнула. Когда он назвал цену — восемьдесят пенсов, — ей стало не по себе. За такие деньги в Холлоуэй можно было постричься.

Прихлебывая кофе, она сквозь мутное стекло любовалась просторами своей страны. Страны, которой она не знала. Она с любопытством вглядывалась в сменяющие друг друга картинки, приникнув к стеклу, точно ребенок, который боится пропустить какое-нибудь жутко интересное зрелище. Автомобильные стоянки и броские торговые центры, словно выстроенные из огромных кубиков детского конструктора, одинокие сельские домики и промышленные складские ангары без окон и дверей — все без исключения вызывало в ней живейший интерес.

Пожилая дама, слегка наклонившись вперед, улыбнулась и дружелюбно кивнула ей, произнося слова отчетливо и громко:

— Вы, должно быть, впервые в Англии?

Кейт раскрыла глаза от удивления.

— Я… — Она не знала, что сказать. Совершенно очевидно, что женщина не имела в виду ничего дурного.

— Откуда вы?

Знать бы тебе, откуда. Кейт улыбнулась в ответ и покачала головой, она не понимала, как нужно обращаться с посторонними. Женщина протянула ей плитку шоколада, жестом предлагая попробовать. Эта бесхитростная чудаковатая доброта тронула Кейт до глубины души.

Она поспешила укрыться в туалете. В безвоздушном пространстве тесной кабины воняло застоявшейся мочой, точно так же, как и в тюремном туалете.

Она долго не могла догадаться, каким образом нужно смыть за собой унитаз, пока случайно не наступила на резиновую педаль в полу.

Кейт ополоснула лицо теплой водой, тонкой струйкой сочившейся из холодного крана. Вместо бумажных полотенец на стене висел белый металлический прибор. Внимательно изучив нарисованную на нем инструкцию, она нажала на кнопку и подставила руки под струю горячего воздуха.

Вернувшись, она обнаружила, что дверь ее купе заперта. Ручки на двери не было. Воспитанная в покорности, приученная дожидаться, пока дверь откроют или закроют, она отошла к окну и стала ждать, стоя в трясущемся из стороны в сторону коридоре вагона.

Из соседнего купе на нее с возрастающим интересом смотрел незнакомый мужчина. Через пять минут он не выдержал, поднялся и открыл дверь.

— Так и будете стоять в коридоре? — Он указал на большую красную кнопку около двери. — Нужно нажать здесь — и дверь откроется.

Готовая провалиться сквозь землю от стыда, пребывая в полной уверенности в том, что ее невежество вызывает смешки и косые взгляды окружающих, она вошла в купе. Села и бессмысленно уставилась в окно.

Половина жизни, проведенная взаперти. Никакие психологические тренинги не сотрут годы жизни по строго обусловленным правилам. Ей суждено нести этот крест. Тюрьма еще долго будет напоминать о себе.

Такси подъехало к дому, ее отец как раз собирался кормить собак. Слишком взволнованная предстоящей встречей, она не замечала ничего вокруг, только его лицо, белое и неподвижное. Он растерянно следил за тем, как она расплачивалась и доставала чемодан.