Читать книгу "В плену Левиафана - Виктория Платова"

Теперь оставалось решить, куда двинуться дальше. Подгоняемый не до конца улегшимся страхом Алекс сбежал вниз, пересек холл и подошел к входной двери. Это было самое настоящее бегство, но ничего поделать с собой он не мог. В самый последний момент, уже ухватившись за ручку двери, он попытался сочинить для себя куцее оправдание.

Нужно решить проблему с генератором. А когда появится свет, приступить к решению других проблем. К поискам Кьяры. Не переживай, я не брошу тебя, сестренка!..

Кажется, он повторил последнюю фразу вслух. Но в душе вовсе не был уверен, что снова вернется в дом. Он даже не был уверен в том, что, оказавшись на плато, отправится к сарайчику с генератором. Вполне возможно, что подлые ноги сами понесут его вниз — туда, где можно найти помощь. Даже при самом радужном раскладе на возвращение в К. потребуется не меньше двух часов. А то и три или четыре, учитывая погоду и спуск. А это — слишком долго, слишком. Если Кьяра попала в беду, счет может идти не на часы — на минуты. Если он уже не пошел.

И… если Кьяра жива.

Конечно, время можно слегка ужать. И спуститься не в К., а к импровизированной стоянке. В любое место, где оживет телефон Алекса, на дисплее которого вот уже несколько часов кряду висит безнадежное «Нет сети». Когда сеть обнаружится, он сможет позвонить Ольге, и его невеста всяко найдет способ связаться с людьми главного полицейского начальника, синьора Виладжо. Стоит ли говорить ей, что с Джан-Франко случилось несчастье?

Наверное, нет.

Сообщать по телефону о перерезанном горле — дурной тон.

Подумав об этом, Алекс вдруг решил, что он очень плохой человек. Только плохие люди могут совместить понятие «убийство» и «дурной тон». Закоренелые циники, да. А Алекс вовсе не такой. И… он не вправе оставить Кьяру! Он никогда не простит себе, если узнает, что Кьяра нуждалась в его помощи, а он не помог ей. Бежал, как самый последний трус. И мама с отцом не простят его тоже.

Уйти или остаться?

Он не может уйти. И не может остаться.

Алексу снова хочется выть, на этот раз — от безысходности. И в первую секунду, столкнувшись с неожиданным сопротивлением входной двери, он испытывает чувство, отдаленно напоминающее чувство облегчения. «Левиафан» не хочет выпускать его? Что ж, отлично! Все решилось само собой. Но чувство это продлилось недолго: через несколько мгновений Алекса бросило в холодный пот. Он хорошо помнил, что не запер дверь на засов, ему просто было не до этого.

Засов не заперт и сейчас, смирнехонько застыл в железных пазах, но дверь почему-то не открывается. Алексу потребовалось еще немного времени, чтобы собраться с силами и снова навалиться на дверь.

Никакого эффекта.

Если она и сдвинулась, то не больше чем на сантиметр; в образовавшуюся узкую щель даже ботинок сунуть не удастся. Ощущение такое, что кто-то подпер дверь снаружи. Не закрыл ее на замок (иначе щели и вовсе бы не возникло) — именно подпер. И была еще одна вещь, которая страшно не понравилась Алексу: тишина, разлитая по дому, распространялась и на щель. А это противоречило всем законам природы. Даже если исходить из того, что снегопад прекратился, не стоит сбрасывать со счетов ветер. Здесь, на маленьком плато у вершины, он дует всегда. С разной интенсивностью. Единственное, чего не бывает никогда — полного и абсолютного безветрия. А именно с этим столкнулся сейчас Алекс — с абсолютным безветрием.

Страшное подозрение закралось ему в голову, и, чтобы проверить его, Алекс попытался внедрить в щель указательный палец. Получилось не очень, дальше, чем на полфаланги, палец не продвинулся. С мизинцем дела пошли веселее, но лишь до того момента, как его кончик перестал ощущать пустоту и уткнулся во что-то твердое и холодное.

Неужели Алекс прав?!

Шарить фонариком по единственному в зале окну тоже оказалось совершенно бесполезным занятием: в темном стекле отражались выхваченные из интерьера куски, отражалась его собственная перекошенная физиономия — и больше ничего.

Чернота.

Полная и абсолютная чернота.

Единственное место, где догадкам Алекса суждено подтвердиться или быть опровергнутыми, — мансарда. Широкие окна давали неплохой обзор, во всяком случае, он хорошо запомнил картинку, из них открывавшуюся: танцующий снег. Для таких танцев нужно пространство. Много пространства, и за дверью его не оказалось. Оно не возникло за окном в зале, и Алексу ничего не остается, как отправиться наверх.

…С тех пор как он покинул мансарду, в ней ровным счетом ничего не изменилось. Мумия все так же сидела в своем кресле, ширма не сдвинулась не на миллиметр; все приборы, включая астролябию, находились на местах. И только окна не слепил снег. Подойдя к стеклянной стене, Алекс вновь столкнулся с чернотой. Полной и абсолютной. Но звуков здесь было намного больше, чем внизу. Стекла чуть слышно звенели, деревянные балки, поддерживающие потолок, поскрипывали. И в тот самый момент, когда оба этих — таких разных — звука слились в один, Алекс понял, что не ошибся.

Случилось ровно то, о чем он вяло думал еще на пути к «Левиафану»: его накрыло лавиной! В самом начале ночи ему удалось проскочить, уцелеть — успел он порадоваться этому факту или нет? Теперь это не имеет никакого значения — от судьбы не уйдешь. Жизненное пространство дома намного шире, чем утлый коробок «ситроена», но сути дела это не меняет.

Алекс погребен под тоннами снега. Десятками, сотнями тонн! Он не может выйти в дверь, не в состоянии просочиться в окно, он оказался замурованным в ледяном склепе — вместе с трупом Джан-Франко, астролябией и ширмой; вместе с вещами Кьяры, табличкой с номером «31», пустым арсеналом, мандариновыми корками; вместе с веселой полудетской картиной в простенке между этажами и ужасной картиной здесь, в мансарде. Вместе с подобием человека — странно, что о мумии в кресле Алекс подумал в последнюю очередь, а ведь она — единственное живое существо в доме, кроме него самого. Но даже мандариновые корки выглядят внушительнее. Даже в них больше жизни.

Он снова кричит.

Орет так, что колеблются огоньки свечей! Вой получается совсем уж утробным, Алекс и не подозревал, что его горло способно издавать такие низкие и одновременно резкие звуки:

— А-а-ааааааааааааааааа!

«NOTHING CAN BE DONE».

Ничего нельзя изменить. Ничего. Нельзя. Изменить.

Перед глазами Алекса возникает табличка, которую не посмел убрать любитель системных преобразований и капитального строительства Лео:

« LA DISCESA DI UNA VALANGA».

Табличка покачивается, ее засыпает снегом, заваливает кусками крепкого полупрозрачного льда, и Алекс пытается вспомнить, когда в последний раз сталкивался с сообщениями о сходе снегов в примыкающих к К. долинах. О смертельных случаях с ними связанных.