Читать книгу "Грехи маленького городка - Кен Джаворовски"

был на втором этаже, я подошла к окну и смотрела, как Тревор уходит. До сих пор помню: руки в карманах, холодно же, уши торчат… А в конце квартала стояла урна, и Тревор остановился перед ней, порылся в кармане, выудил мою записку и стал разглядывать. Мне казалось, он несколько минут на нее смотрел, а я смотрела на него. Потом он смял записку и выбросил в урну. Светило утреннее солнце, я стояла у окна и наблюдала за ним, и тут – никогда не забуду тот момент – он отошел на три шага, остановился, вернулся и вытащил из урны бумажку с моим адресом. Уставился на нее, как будто передумал, улыбнулся, разгладил листок, аккуратно сложил и убрал в кошелек.

– Вот это да! – воскликнула Габриэлла. – И как, он написал?

– Нет. И, скорее всего, не напишет. Но сам факт… Тревор ведь думал обо мне лишнюю пару секунд, и я не знаю, что при этом происходило у него в голове. Но в результате он сохранил записку. Как бы дал мне второй шанс. Понимаешь, мне не нужно, чтобы другие признавали мое право на существование, но все мы хотим быть желанными. Поэтому честно скажу: это важно для меня.

– Могу поспорить, он когда-нибудь тебе напишет. Вот увидишь!

– Неплохая мысль, – кивнула я. – А как насчет тебя? Ты встречалась с парнями?

– Нет. Мой папа… ну, ты же видела, какой он.

– Но тебе кто-то нравится?

– Бен Уильямсон. Мы вместе ходили на библейские занятия. Рассказывать особо нечего. Мы обычно старались сесть рядом и хоть немного поговорить. А потом его родители переехали в Огайо, и я даже не смогла с ним попрощаться. У нас и не было ничего, разве что мы таскали друг у дружки разные вещи. Ну, в шутку, понимаешь? Допустим, уйду я в туалет, потом вернусь, а карандаш пропал. Или я переворачивала страницы в его книге, чтобы Бен не мог найти, где остановился. А однажды мне показалось, что он не смотрит, и я хотела умыкнуть у него ластик. Но он заметил, схватил ластик сам, наши руки соприкоснулись, и мы перестали тянуть каждый в свою сторону, и… – Габриэлла немного помолчала, вновь переживая тот миг, а потом призналась: – Я иногда думаю об этом. – Она снова погрузилась в воспоминания, глядя в окно машины. – Вот и все.

– Наверное, хороший был момент, – сказала я.

– Да, хороший.

– Всегда есть приятные мелочи, правда?

– Всегда.

Мы продолжали путь, слушали радио, подпевали песням, которые знали, а если попадалась незнакомая, пытались угадать слова. Через некоторое время накатило изнеможение, которое всегда сменяет возбуждение. Часы пути и разговоров, не говоря уже о том, что произошло в городе, подпитывали приподнятый настрой, который теперь потихоньку спадал. Я видела, что Габриэлла пытается заснуть, но у нее не получается.

– Нормально себя чувствуешь? – спросила я, ожидая услышать обычное: «Ага, все в порядке».

Но вместо этого моя пассажирка сказала:

– Можешь притормозить?

Я подъехала к краю дороги. Габриэлла приоткрыла дверцу, и ее стошнило. Тело содрогалось от спазмов, но рвотных масс почти не было, только немного жидкости. Я обошла автомобиль и придержала девочке волосы, чтобы не запачкались. Минута, и Габриэлла вытерла рот.

– У тебя что-нибудь болит?

– Все в порядке.

– Я другой вопрос задала. Спросила, болит ли у тебя что-нибудь.

– Поехали дальше, – процедила она сквозь сжатые зубы.

Мы ехали еще минут десять и наконец увидели зеленый знак с надписью: «Кейтон-Бич, 8 миль». А еще через пару миль у обочины засверкала хромом и неоном закусочная, при виде которой Габриэлла встрепенулась.

– Боже мой, я слышала про такие! Круглосуточная закусочная! А в Пайн-Хилл после восьми вечера ничего не работает.

– В Локсбурге, если не считать больницы, та же история. Давай зайдем. До восхода еще час, а тебе надо перекусить.

Мы заехали на стоянку, а когда вышли из машины, мне не понравилось, как движется Габриэлла: походка была неуверенной, а саму ее порой перекашивало.

– Все хорошо?

– Не считая терминальной стадии рака, вообще зашибись.

Мы сели в кабинку у окна, и девочка в восхищении глазела по сторонам, будто забегаловка в Нью-Джерси была Тадж-Махалом или вид отсюда открывался не хуже, чем с Эйфелевой башни.

– Как тут круто! – выдохнула Габриэлла. Ее ошеломило даже длинное заламинированное меню и выбор блюд.

Усталая официантка приняла заказ (обе мы взяли сыр гриль, картошку фри и воду). Мы не ощущали особого желания разговаривать, пока изучали чужой для нас мир. Габриэлла съела три брусочка картошки, объявила, что больше не голодна, и мы попросили упаковать остальное навынос. Потом моя пациентка поплелась в туалет, и через пятнадцать минут я пошла проверить, как она там. Габриэлла сидела на унитазе, и я легонько постучала в перегородку кабинки костяшками пальцев:

– Помощь нужна?

– Даже не знаю, как ответить.

– Я имела в виду, могу ли я чем-то помочь.

– Нет. Просто… никак в туалет не сходить. Спазм какой-то, что ли. Но, думаю, все будет хорошо. Может, поедем дальше? Только дай мне минутку, чтобы я тут закончила.

Я оплатила счет, сходила к машине и прикатила оттуда кресло-каталку. Габриэлла как раз выходила из туалета, и я ожидала возражений, но она молча села в кресло, после чего я выкатила ее из закусочной и повезла через стоянку. Сарафан у Габриэллы немножко задрался, и я видела ее голые лодыжки, которые отекли сильнее, чем раньше. Я остановилась у своего автомобиля и, пока девочка садилась, проверила ее глаза. Белки пожелтели. Я прижала два пальца к запястью Габриэллы, чтобы пощупать пульс, и обнаружила тахикардию: сердце билось быстро-быстро. Потом я распознала тахипноэ – ненормально частое дыхание.

Все это были грозные признаки неминуемого скорого отказа внутренних органов.

Энди

Цок-цок, шаг. Цок-цок, еще шаг.

Цоканье костылей гипнотизировало. Ритм не менялся и пока я шел по Клэй-стрит, и когда свернул за угол на Рэнд-авеню. В тридцати ярдах отсюда находился универмаг строительных товаров Кайзера. Гордое название было чересчур дерзким для такой отстойной лавчонки. Я снял руку с костыля, открыл дверь, поспешил снова вцепиться в подпорку и едва успел юркнуть в магазин, как дверь закрылась, наподдав мне по спине. Видимо, разориться на модные нынче автоматические двери хозяину религия не позволяла.

Места внутри было не больше, чем на баскетбольной площадке, и в сравнении с современными хозяйственными супермаркетами магазин казался крошечным, но недостаток площади возмещался избытком изобретательности. С потолка свисали лопаты, грабли и другой садовый инвентарь. Вдоль узких проходов вздымались высоченные стеллажи с плотными рядами товаров, и я заметил по меньшей мере одну лесенку