Читать книгу "Игры Эн Ро Гримм - Софья Валерьевна Ролдугина"

речь, а потом резко отдёрнул пальцы.

– Осторожнее, – буркнул он, отсаживаясь подальше. – Если поранишься, наверняка произойдёт какая-нибудь гадость.

– Да наверняка, зря оно, что ли, такое острое и неудобное, – вздохнул Джек. Делать особо ничего не приходилось, просто придерживать веретено, пока оно парило в воздухе и шустро вертелось, чуть раскачиваясь вверх-вниз. Солома тянулась к нему сама, как металлические опилки – к магниту. – Чёрт, какое же оно холодное, пальцы немеют.

– Хочешь, я тебя подменю, если…

– Нет! – Джека отчего-то бросило в жар, и он ответил резче, чем собирался. – То есть спасибо, но лучше наблюдай со стороны, здесь точно какой-то подвох. Коротышка из швейной мастерской упоминал про «колыбельную», но пока я вроде бы в порядке, спать не тянет. Даже наоборот.

– Может, лисий плащ защищает от колдовства? – предположил Сирил. – Ты уверен, что нормально себя чувствуешь?

– Ну…

Работа шла медленнее, чем можно было бы предположить. Веретено вращалось бойко, но солома почти не убавлялась. А вот уже готовая нить, шелковистая и мерцающая золотистым светом, прибывала споро – так, словно пряжа получалась не из одной соломы, и к ней в процессе добавлялось что-то ещё. Вскоре удерживать веретено в воздухе стало непросто: оно потяжелело, принялось вихляться из стороны в сторону, а тихий, едва слышный звон сделался громче.

«Или мне чудится?»

Джек моргнул с усилием – раз, другой.

Тонкий звон нарастал, набирал силу. Пряжа мерцала, как блики света на воде, и в глазах появились золотистые пятна. Сперва только на периферии – и их было совсем немного, но постепенно они сливались в сверкающее кольцо, которое ширилось, ширилось, пока блики не заполонили весь мир вокруг, погружая его в кипящее, оглушительное сияние, и…

«Мне хреново, – подумал Джек оторопело. – Мне хреново, и я даже не могу про это сказать, почти как там, в пещере, когда Ава пыталась меня околдовать».

Но прежде чем до него это в полной мере дошло, и он испугался по-настоящему, тоненькую, дребезжащую песню веретена вдруг перебил низкий, глубокий, громоподобный звук – точно в большой колокол ударили прямо над головой.

Бомм!

Золотистое марево отступило.

Сирил стоял чуть сбоку от окна, так, что его не касался ни один лунный луч. В воздетой руке был зажат серебряный колокольчик, и сейчас он горел ярко, как фонарь, но ничего не освещал.

– Всё-таки злое колдовство, – сказал Сирил негромко, смертельно бледный, очень серьёзный; не испуганный, скорее, предельно сосредоточенный. – Ты просто вдруг застыл с открытыми глазами… И лицо у тебя было холодное.

– А ты… трогал? – через силу пошутил Джек. Язык двигался с трудом, точно в челюсть вкололи ударную дозу обезболивающего. Впрочем, всё тело сейчас ощущалось онемевшим, оледеневшим, чужим, особенно рука, удерживающая веретено. – Ай-ай-ай, это же… домогательство.

– Когда закончим с этим заданием, я тебе врежу, – сухо пообещал Сирил и сузил глаза. – Что притих? Давай, говори, ты же у нас такой болтливый.

– О чём… говорить?

– О чём хочешь. Главное, чтоб я знал, когда надо снова использовать это, – и побелевшие пальцы, сжимающие колокольчик, плавно двинулись влево, затем вправо.

Дзинь!

Звук, высокий и чистый, прокатился по телу тёплой волной. Джек вздрогнул, прерывисто выдохнул… и начал рассказывать.

О том, как холодно бывает ехать в грузовом вагоне зимой, особенно если перегоны между городами большие, и нет остановок, чтобы выйти, погреться или купить себе горячую еду.

О том, какое это невообразимое волшебство, когда город из точки на карте, из пункта в маршруте, превращается в нечто настоящее, живое, дышащее. О вокзалах, одинаковых только на первый взгляд; о воздухе, который везде разный на вкус; о том, что всегда можно найти человека, который проведёт тебя через город ко всем его секретам, к самому сердцу.

…да, человека.

Лет шесть с половиной тому назад, в Форесте, это была отчаянная девчонка с ярко-малиновыми волосами.

Она плакала около кафе недалеко от вокзала, отчаянно, навзрыд, будто разом похоронила всю свою жизнь и надежды, по щекам текли чёрные ручьи – слёзы с тушью пополам. У неё было очень дорогое пальто, а под ним вульгарное платье из сетки, леггинсы и топ; от неё пахло праздничным пуншем и вечеринкой в самом разгаре, но пальцы у неё были в чернилах, а портфель казался неподъёмным из-за документов. Она представилась адвокатом и больше ни слова ни сказала о себе, даже имя не назвала, но с благодарностью выпила стакан какао навынос, который Джек купил на последние деньги.

– Я тогда только-только сбежал и… и не умел ещё зарабатывать, да, – пробормотал он. Язык заплетался. – Но её… её было так жалко, надеюсь, у неё теперь всё хорошо. А тот парень, из-за которого она, ну… он её не заслуживает, и…

Бомм!

Сирил снова тряхнул колокольчиком, и марево отступило.

– Продолжай, – тихо попросил он. – Мне… мне интересно.

Конечно, это было враньё, но Джек заговорил снова.

Он вспомнил Кэр-Ивэйн с его старинным замком; Тейл, куда его отговорил ехать случайный попутчик, вроде бы бармен; красные пустоши за Сейнт-Джеймсом, и холмы, где старые-старые деревья сплошь укутаны металлически жёсткими плетями вьюнка. Рассказал о том, что самой тёмной, беззвёздной ночью крысы иногда превращаются в чудовищ в человечьем обличье и выходят на охоту, смешиваясь толпой; о том, что как-то ему встретились бродячие циркачи, один из которых умел по-настоящему летать, а у второго были глаза убийцы…

Бомм!

– Говори дальше, – произнёс едва слышно Сирил. Воздетая рука с колокольчиком дрожала, а губы потрескались, словно каждый раз, когда приходилось действительно развеивать злые чары, а не просто звонить, это забирало солидный кусок сил. – Я… я ведь нигде почти не был, а если и приезжал куда-то, то видел обычно только вокзал, такси, гостиницу и концертный зал. Даже на море был всего один раз, но из-за шторма не рискнул искупаться. Брат говорит, что до… до поездки на фьорды наша семья много путешествовала. Но я не помню.

Холод от веретена проник, кажется, уже вглубь костей; от охапки сена на полу осталась небольшая горка, и Джек теперь отчётливо видел, что лунный свет стягивается к веретену, точно бы исчезает, сливаясь с нитью.

«Оно прядёт свет?»

Отчего-то было жутко.

– …тогда я расскажу тебе про море.

Он вспомнил южное побережье – ласковое, беззаботное, и