Читать книгу "Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма - Александр Ливергант"

Не успел, однако, Плам вздохнуть с облегчением («Здесь мы в безопасности, жить можем годами», – писал он в апреле 1945 года Маггериджу), как пришлось переезжать опять, в четвертый уже раз за этот год. На этот раз – на бульвар Сюше, в десяти минутах ходьбы от Булонского леса. Жена, выбирая квартиру, постаралась на славу, и муж, утомившись от бесконечных переездов, ликовал.

«Огромная удача, – писал он 7 декабря 1945 года Таунэнду. – Живешь, как будто за городом, и при этом пользуешься всеми преимуществами городской жизни. Хожу в Булонский лес каждое утро до завтрака в свитере и спортивных трусах и делаю там гимнастику. Париж хорош тем, что никто на тебя не смотрит, что бы ты ни делал, что бы ни надел».

В Париже, может, и не смотрят, а вот в Америке, и тем более в Англии, отношение к Вудхаусу оставалось в 1945 году настороженным. Рейнолдс-младший (умершего Пола сменил его сын Ревир) Вудхауса не обнадеживал, и не скрывал, что пристраивать его произведения стало после войны непросто.

«И происходит это, – писал он Пламу в июне 1945 года, – отчасти, а возможно, главным образом оттого, какие чувства Вы у нас вызываете. К тому же многие издатели придерживаются того мнения, что Ваши книги, в которых описывается довоенная мирная Англия, будут восприняты читателем, как нечто нереальное, а стало быть, не смешное».

Меж тем, весной 1945 года Вудхаус дописывает «Дядю Динамита», а в середине сентября – «Вудхауса в стране чудес», книгу лагерных заметок («campbook»), которую, как уже упоминалось, Плам задумал и начал писать еще в Тосте, и всё недосуг было дописать.

«Никак не могу нащупать верный тон, – жалуется он в письме Таунэнду 13 сентября 1945 года. И поясняет: – Иду на прогулку, и, пока гуляю, во мне растет дух неповиновения. Я возвращаюсь домой и пишу пару воинственных страниц, давая понять, что мне совершенно безразлично, будет ли публика ко мне более благосклонной или же нет. Ведь мои друзья – со мной, а на всех остальных мне наплевать. Но потом я ложусь спать и, проснувшись, задаюсь вопросом: так ли уж благоразумно я поступаю. И еще: в этой книге смешное проникает в описания самые серьезные».

Этот-то трагикомический настрой при описании лагерной жизни Займену, которому Вудхаус послал недописанную рукопись своих лагерных заметок, больше всего и не понравился. Не понравились еще две вещи. Во-первых, писал он Вудхаусу:

«Вы недовольны теми, кто критикует Ваши радиопередачи, но причину нападок не объясняете, да и сами передачи не приводите. И, во-вторых, в “Стране чудес” отсутствует самое интересное. Что происходило с Вами после радиопередач в Германии, а потом – в Париже?»

Обвиняет Займен, и не он один, Вудхауса в том, что тот «ни в коей мере не разделяет чаяния английского народа».

С Займеном Вудхаус не спорит и, в конечном счете, приходит к выводу, что публикация «Страны чудес» несвоевременна – «пока Бельзен не уйдет в прошлое». (Эта вскользь брошенная фраза дала, кстати, повод обвинить Вудхауса еще и в антисемитизме.) Однако с демагогическим заявлением, что он, дескать, «ни в коей мере не разделяет чаяния английского народа» согласиться никак не может.

«Я признаю́ свою ошибку, – пишет он Займену 26 сентября 1945 года, – но вот что меня останавливает: я готов покаяться, но пресмыкаться отказываюсь… Пусть уж лучше меня считают Бенедиктом Арнольдом, но не Урией Хипом»[82].

Не знаю, ждали ли в Лондоне от Вудхауса покаяния, но вот книг, написанных за последние годы, ждали точно; в послевоенной Англии Вудхаусу места не было; Вудхаусу – но не его книгам. За «Деньги в банке» в 1945 году отчаянно сражались сразу два столичных издателя: Уильям Коллинз и Герберт Дженкинс, который сначала – не идти же против прессы! – склонялся к тому, чтобы с изданием романа повременить. Теперь же пообещал, что не только выпустит в ближайшее время «Деньги в банке», причем огромным, по послевоенным меркам, тиражом 20.000 экземпляров, но и готов рассмотреть еще три написанных во время войны романа: «Радость поутру», «Полную луну» и «Весеннюю лихорадку». Пообещать пообещал, но тянет, и Вудхаусу (а еще говорят, что он непрактичен, не может за себя постоять) приходится поставить жесткое условие: или выпускаете роман в мае, как договорились, или не выпускаете вообще. И ультиматум подействовал: роман вышел в срок.

И получил одобрение известного новеллиста и критика Виктора Содона Притчетта. Вудхаус был польщен и на панегирик такого авторитета, как Притчетт, на ту пору главного редактора журнала «New Statesman», не мог не отозваться.

«Думаю, Вы можете представить себе, какое чувство я испытал, когда слушал Ваше выступление по BBC, ведь согласие на издание этой книги я дал не без некоторой робости, – пишет он Притчетту 15 июня 1946 года. – Я сравнивал себя с красноносым комиком, которого освистали в понедельник в одном театре, а он имел наглость выступить с тем же номером всего через несколько дней в другом. С виду комик весел и беззаботен, но на душе у него скребутся кошки, ему кажется, будто он только что проглотил целый половник живых мух. Он показывает свой номер, сам же косится на галерку. И тут вдруг, хвала господу, из партера раздаются аплодисменты. Будьте счастливы».

Вудхаус заметно повеселел.

«Так ли уж важно, – пишет он в это время, – что в моих книгах описывается жизнь, которой больше нет. По-моему, читателю на это наплевать – лишь бы было смешно».

Повеселел – и взялся за «Брачный сезон», роман, задуманный еще в 1942 году в Дегенерсхаузене.

Тут потребуется небольшое отступление. «Брачный сезон», да и «Радость поутру», задуманные или писавшиеся во время войны, являют собой парадокс, на который обращают внимание многие «вудхаусоведы»: чем тяжелее складывалась жизнь писателя, тем смешнее он писал. Отмечает это и сам Вудхаус.

«Скажи-ка, твоя жизнь оказывает влияние на то, что ты пишешь? – задает он вопрос Таунэнду в конце февраля 1945 года. – Моя – нет. Я никогда не писал ничего смешнее, чем в эти последние годы, когда жилось мне не слишком весело».

Что это? Стремление вытеснить происходящее? Или, как сказали бы психиатры, – гиперкомпенсация: хромой ходит без устали.

Как бы то ни было, «Брачный сезон» – одна из самых смешных книг писателя. Ничуть не хуже «Фамильной чести Вустеров», романа, считающегося вершиной его творчества. Чего стоит хотя бы хозяин поместья «Деверил-Холл» юный Эсмонд Хаддок, «помесь поэта с чемпионом по кикбоксингу», юный джентльмен с байроническим профилем, который тщится показать своей возлюбленной утес под романтическим названием «Обрыв влюбленных» – и в то же время пресмыкается перед своими пятью престарелыми викторианскими тетушками, пятью «злокачественными инфузориями»? Или ирландец Пат? В англо-ирландской литературной традиции таких называли «Stage Irishman» – ирландец-скоморох. На приеме в Букингемском дворце на вопрос королевы, не хочет ли Пат картофельной похлебки, он, решив, что это блюдо единственное, попросил шесть порций, после чего весь вечер просидел в углу «на грани взрыва», держась за живот и громогласно взывая: «Лопни мой глаз!» и «Боже ж ты мой милостивый!» Или местный гробовщик Адриан Хаггинс, «щуплый человечек с мордочкой взволнованной мартышки», который во время концерта в Народном доме развлекал публику воспроизведением раскупориваемой бутылки и льющегося пива? Или такая, например, зарисовка: «Чарли осуждающе посмотрел на пса, словно тот ел жаркое рыбной вилкой»?