Читать книгу "Долиной смертной тени - Дмитрий Володихин"

– Я отсюда уеду, Огородник…

Сказал, и сам перепугался: чего-то мне ехать отсюда? По каким-таким причинам?

Огородник заулыбался. Подходит, по плечу меня хлопает.

– Буду без тебя скучать, Капрал.

– Да я… может… еще не…

– Я, брат, давно вижу: пора тебе. У тебя еще полжизни в запасе. Попробуй что-нибудь, кроме местной… – тут он русское слово вставил, я этого слова тогда не знал, а потом узнал. Очень нехорошее.

– Да я…

– Погоди. Тут все понемногу оживает. И земля, и люди. Только очень медленно. Ко мне недавно заводские приходили, сами попросили зерна, будут сеять. Сами, понимаешь ты, сами! Говорят, на Выселках и на Ручье люди о том же думают. Значит, скоро наведаются. В Парке – четыре младенца за полгода!

Ой-ой!

– Уехали за год человек семь… и правильно сделали.

А я-то думал, только Ханна…

– Можно отправиться другую жизнь поискать, можно здесь руки приложить, это, я думаю, в нынешней ситуации равноценно. Только бы не сидеть сиднем, только бы не скисать от жалости к себе! Знаешь, Капрал, проще всего – медленно подыхать, упиваясь отчаянием и бездельем. А ты молодец. Я за тебя рад. Давай-ка я тебе пару советов дам, как получше устроиться. Ты ведь в Тихую Гавань? К нашим?

А я еще не знал, куда я. Ну, наверное, к терранцам. У нас, на Совершенстве, всякие люди живут, но из тех, у кого нормальное житье, ближе всех терранцы. Вот. Я сказал ему:

– Ну да.

– Тогда слушай… Всего пару советов… – и Огородник полдня рассказывал-рассказывал: как мне, к кому и чего. Правда, я потом половину забыл. Подарил мне хорошую одежду в дорогу. Больше ничего не мог подарить, потому что потратил все свое добро на выкуп… Ну, когда разбойника судили. И еще на зерно потратил, и на всякие другие подарки. Под руками у него, у Огородника, ничего не осталось…

Кот огородничий об меня ласково потерся. Никогда не терся, а тогда потерся. Один раз всего.

Я домой-то пришел, и живо собрался. Никак не мог раньше собраться. Непонятно мне было, как это – р-раз, и поехал куда-то. Странно же. Я не привык. Вот. А тут все ценное припрятал, все нужное в мешок запихал, а к мешку ремень приделал. Чтоб лучше нести. Да и все, готов. Потом поспал. Очень поспать хотелось. От сборов-разговоров у меня совсем силы пропали.

А на утро я пошел к Стоунбриджу. Я ему старое кресло принес. Отдал ему старое кресло, хотя очень мне жалко было отдавать. Еще дал ему фонарь. Зачем мне теперь фонарь? А ему фонарь – ценный. Да. Я сказал Стоунбриджу, чтоб никому мое жилище не давал. Пусть за мной считается жилище. И даже записку ему сказал написать, что вот, он, старый Стоунбридж, олдермен дистрикта Станция, который дистрикт в Поселке Слоу Уотер, подтверждил, будто не чья-то там халупа на отшибе у Ржавой Канавы стоит, а Капрала Эрнста Эндрюса халупа. Он мне: «Отдай еще дробовик!» А я ему: «Нет, пригодится мне еще дробовик». Он мне: «Да зачем тебе?» А я ему: «Ну, не знаю. Зачем-нибудь пригодится. На всякий случай». Он тогда не хотел записку писать, а я тогда фонарь – хвать со стола! И Стоунбридж лицо сморщил, но потом сказал: «Ладно». Записку написал умную, хорошую, не как я сказал, а даже лучше. И я пошел-пошел от него. У Стоунбриджа дочь тогда была, она рядом стояла, слышала про все наши дела. И вот, я ухожу, уже почти совсем ушел, а она прямо в спину мне говорит: «Давай-давай! За счастьем-то за терранским. Может, назначат тебя дерьмоукладчиком!»

А я ничего не ответил. Мне раза два говорили, вот мол, наверное, хочет замуж дочка Стонбриджа, про тебя, Капрала, спрашивала разные вещи. Я зажен за нее не хочу, она косозубая и недобрая. Я к ней тогда не пошел. И потом не пошел. Вот и злится.

В тот день я жилищу своему помахал рукой.

Глава 10 и последняя. Будет лучше

10 фруктидора 2158 года.

Планета Совершенство, Зеркальное плато, поселок Слоу Уотер.

Техник биоаварийной службы Эрнст Эндрюс, 32 года.

Через два года я вернулся в Слоу Уотер. Не навсегда. Так, посмотреть на старые места. Пусть они мне не родные, пусть моего родного города и след простыл, но все-таки я тут долго жил. И халупа на отшибе – моя. Никто забрать ее не смеет. Как знать, может, я когда-нибудь совсем обнищаю, заболею или еще чего-нибудь, в общем, будет хоть куда вернуться…

Я искал себе женщину, но женщину я не нашел. Не вышло пока. Потом обязательно выйдет. Разве во вселенной не отыщется одна простая хорошая женщина для меня? Я уверен: обязательно отыщется. Наверное, у нее есть какой-нибудь угол, и она меня там поселит. Но как знать, вдруг у нее никакого угла нет, а я к тому времени, когда ее встречу, еще не обзаведусь своим жилищем. Вот, скажу я ей, все-таки есть такая глушь, где у твоего мужа имеется собственная халупа. Будешь жить в халупе? Ну, хотя бы временно… Все-таки владеть халупой гораздо лучше, чем не владеть.

Вообще, должно быть у мужчины место, куда он мог бы привести женщину. А как же.

А пока я снимаю в Tikhaya Gavan’ комнату. Был охранником, ассенизатором, экспедитором. И продавцом в аптечной лавке тоже я был. Потом меня взяли биотехником, в смысле, на хорошую работу. Летаю с веселыми ребятами в разные места, чищу мою планету от грязи. Мне нравится. И платят хорошо. И смотрят, как на человека. Да. Может, пойду на курсы, они там меня выучат, как быть офицером биоаварийной службы. Это – настоящая жизнь!

И еще я зубы починил.

Вот, сюда я приехал старику Боунзу дать деньжат. Пусть приглядит за моей халупой. А может, отремонтирует кой-что. Да, пускай. Там без ремонта не обойтись. Без ремонта там совсем кислое житье. Можно сказать, не житье. Кроме того, стоит зайти к Полине. Она же сражалась вместе со мной против быкунов два года назад? Сражалась. И, говорят, до сих пор одна живет. Я ей подарок привез: серебряную висюльку на шею. Не то чтобы я висюльку купил с особенной мыслью, нет. Просто она как-то сама собой купилась…

И еще я приехал повидаться с Огородником. Хороший же человек, помог мне. Да. Очень хороший человек. Я скучал по нему.

Но с Огородником мы не встретились. Старик Боунз свел меня на поселковое кладбище и показал холмик. Его, сомовский. Ничего там особенного нет, только крест из проволоки сваренный, да табличка: «раб Божий Виктор». Табличка по-русски, я уже кое-какие слова разбираю, так что понял. И все. Даже оградки нет. Я ему оградку сам из досок заделал. Вот, где-то из досок, а где-то из разной дряни, какая была. Вышло, однако, прилично. Когда я стану дряхлым, попрошу того, кто окажется рядом, сделать такую же надпись, только по-нашему: «раб Божий Эрнст».

От простуды помер Огородник. Застудил легкие и помер. Да словно бы и не лечился особенно…

А часовню свою он так и не достроил.

Старик Боунз говорит, будто как Огородник умер, так были у нас люди в больших чинах, с самой Терры-2. Хотели тело свезти куда-то к ним, они сказали, «на мемориальное кладбище в столице». В смысле, в Ольгиополе. Но им мэр Фил Янсен показал настоящую сомовскую запись, мол, вот, где мне Бог дал последнее пристанище, пусть там и останусь. Большие чины улетели, а Огородника за эти слова потом весь Поселок уважал. Даже больше, чем за то дело… с людаками.