Читать книгу "Архетипическое измерение психики - Мария-Луиза фон Франц"

Поскольку эти силы более глубокого для нас бессознательного, чем тень, их чаще всего можно распознать только в проекции — в случае мужчины в каком-то подавляющем увлечении женщиной или мужчиной в женском случае, то есть в этом бедственном и блаженном состоянии, которое обычно называют «пребыванием в любви». В соответствии с непреодолимой силой этого содержания, в прежние времена они всегда рассматривались как божества. «О mater saeva cupidinum, parce, precor, precor» («О жестокая мать страсти, избавь меня, я молю тебя, я молю тебя»), кричит Гораций, когда видит, что в преклонном возрасте он находится на грани того, чтоб влюбиться в прекрасную Хлою. Влюбленность — это «судьба», и эго знает, что даже с благими намерениями и тому подобным, оно ничего не может с этим поделать. По этой причине Юнг говорит, что интеграция тени — это работа ученика, но интеграция анимуса и анима является работой мастера.

От коллективного к индивидуальному опыту.

В средние века негативный анимус женщин воплощался в дьяволе (испытания ведьм), позитивный анимус — в Христе. Отрицательная анима мужчин была спроецирована на языческих фей, русалок или ведьм; положительная анима была видна в Деве Марии или в таких проводниках души, как Беатриче Данте. (Разделение темных и светлых аспектов специфически христианское, оно встречается гораздо реже в сферах других культур.) Как наивно уравнивание такого рода анимуса и анимы с религиозными фигурами первоначально было показано, например, страстью мученицы Перпетуи, которая однажды увидела во сне доброго старого пастуха или в другой раз оказавшегося полезным хозяина гладиаторов. Когда она проснулась, она сразу же поняла, что эти фигуры должны представлять Христа. Любой очень сильный добрый дух просто должен был быть Христом, хотя сам сон так не говорил.

До тех пор, пока анимус и анима испытываются таким образом, спроецированные на коллективные религиозные фигуры, индивид в значительной степени освобождается от проблем, которые они создают для сознания. Когда, например, средневековый рыцарь выбирал Марию в качестве «дамы своего сердца», она не вызывала у него никаких индивидуальных трудностей такого рода, которые настоящая женщина почти всегда вызывает у человека. Она не стояла на пути законного брака. Компромисс, однако, состоял в том, что он также не мог осознать индивидуальные особенности своей анимы. Сегодня проблема проекции анимуса и анимы на коллективные религиозные фигуры стала намного менее острой, и, следовательно, это содержание оказывает прямое и непосредственное воздействие на индивида. Отсюда и уязвимость браков.

Но этот кризис также имеет то преимущество, что теперь мужчина и женщина должны психологически столкнуться друг с другом гораздо более серьёзно, чем когда-либо прежде, а не более или менее жить мимо друг друга. И только в серьезных отношениях с человеком противоположного пола можно осознать анимус или аниму. Однако мы не должны думать, что, когда мы говорим о анимусе и аниме, мы исчерпываем этот предмет. Это только классификационные понятия. Объективно существующий фактор, на который они ссылаются, полон еще непроявленных психических тайн, обернутых в mysterium coniunctionis, о котором Юнг не смел писать до конца своей жизни, что-то, что почти никто из нас не понимает во всей своей полноте.

Тем не менее, аналитику приходится иметь дело с более простыми аспектами этих проблем каждый день, где бы ни возникали проблематика брака или чего-то имеющего отношение к тому, что называется «любовь».

И, наконец, Самость. Юнг использовал это понятие, чтобы подытожить множество психических образов, из которых все характеризуются высокой степенью нуминозности и их резким меняющим личность эффектом, главным образом исцеляющим, иногда разрушительным. Они обладают качеством святости в смысле, описанном Рудольфом Отто в своей книге «Идея святости». Иногда это чистый «голос», который произносит возвышенные слова сверху или издалека с абсолютно убедительным эффектом. Временами в снах мужчин ее олицетворение — в высшей степени величественный старик, часто явно называемый Богом; или в снах женщин это олицетворение обычно является воплощением великой природы — матери предельной власти и силы; или Самость появляется как святой и чудесный ребенок, как светящееся небесное тело, как золотой шарик или кристалл, или как мандала, то есть круглый или четырехчастный или квадратный узор. Когда такой символ появляется во сне, наступает большой кризис или «внутренний покой», иногда и в одно и то же время. Сновидец редко решается назвать такое переживание божественным, поскольку оно оказывает глубоко трогательное и меняющее влияние.

После наблюдения за этими великими переживаниями Самости в нем самом и других, Юнг также видел, что они намекали на более мелкие мотивы сновидений, которые не имеют такой же шокирующей непосредственности, но всегда обладают функцией восстановления внутреннего баланса. Давайте посмотрим, например, на сон женщины, страдающей от депрессии, вызванной внешними обстоятельствами:

Она видит трех лосей в лесу на перекрестке, справа — самец, самка слева, а другая самка перед ней. Сама она приближается с четвертого направления. Величественный голос свыше говорит: «Если вы будете приходить каждый раз в это место, это будет хорошо; ибо здесь лоси всегда знают, куда идти дальше».

Этот сон принес ей значительное облегчение.

Когда я имею дело с человеком, который все еще укоренен в своей вере, я никогда не решаюсь интерпретировать такой голос как голос Бога. Юнг использовал для этого только слово Атман, которое он заимствовал из восточной философии, чтобы избежать идеи, связанной с историческими ассоциациями. Так, например, лучше сказать атеисту, что это Атман, потому что иначе слово «Бог» немедленно соберет всю его ненависть к «традиционному» Богу, который был испорчен для него неподходящим образованием.

Критика релятивизма.

Однако термин Самость также уместен, поскольку он включает в себя опыт других религий. Просветление Будды, например, было бы опытом Самости, как и опыт обращения Августина. Такие взгляды противоречат христианским богословам по двум причинам: во-первых, потому что они, похоже, выражают определенный релятивизм; во-вторых, потому что они рассматриваются как психологизм в смысле нарушения определенных границ наукой.

В ответ на первую критику, релятивизм, мы можем сказать следующее: в своей практической работе в качестве психотерапевта приходится иметь дело с людьми самых разных религий и культур. Я сама встречала в своей работе не только швейцарцев, но также немцев, французов, англичан и итальянцев, украинцев, корейцев, японцев, североамериканцев, южноамериканцев, скандинавов, индейцев и т. д., и я работала с протестантами, католиками, раввинами, синскими буддистами, сикхами и так далее. Чтобы понять людей с таким различным культурным происхождением, нужно быть максимально свободным от предрассудков своей собственной культурной точки зрения — нужно уметь слушать.

Небольшой пример: сон корейца начинается с предложения: «Я стою в прихожей дома моих родителей». Здесь нельзя использовать нашу идею прихожей. При расспрашивании выясняется, что прихожая — это место, где корейская семья собирается для религиозных обрядов и, следовательно, примерно соответствует домашней часовне в нашей культуре. Такие реализации вызывают привычку к сдержанности в отношении своего собственного темпераментного и традиционного предубеждения. Так что, в таком смысле это правда: мы намеренно прилагаем большие усилия — насколько это возможно (чего, к сожалению, никогда не бывает достаточно) — культивировать определенный релятивизм; и, по мнению Юнга, это сектантство, перемена обстоятельств, — один из самых вредных факторов в религиозной жизни. По моему опыту, религиозные люди всегда могут понять друг друга. Гораздо сложнее найти контакт между религиозными людьми и рационалистами.