Читать книгу ""Я" значит "ястреб" - Хелен Макдональд"

Я никогда не верила в соколов Бейкера, потому что знала реальных птиц еще до того, как прочла его книгу: веселых, дружелюбных, чистивших перышки на загородной лужайке у друзей-сокольников. Но большинство моих приятелей, увлекающихся ловчими птицами, прочли эту книгу до того, как увидели живого сокола, и теперь они уже не могут смотреть на сапсанов, не воскрешая в памяти образы небесной дали, вымирания и смерти. Дикие животные создаются историями людей. Будучи ребенком, я ненавидела то, что думал Уайт о своем тетеревятнике. Но ястребиный призрак Тета все равно вставал за живым узорчатым оперением моей птицы. А за ним возникали призраки еще более мрачные.

Несколько лет назад я была в гостях у одного своего знакомого, в то время президента Клуба британских сокольников. Мы пили чай с печеньем и болтали. Поговорили об истории соколиной охоты, об истории клуба, а потом он сказал:

– Пойдем, что-то покажу.

Мой собеседник открыл буфет, и там, в глубине, наполовину заставленный разными полезными в хозяйстве вещами, стоял он.

– О боже! – воскликнула я. – Гордон, это то, что я думаю?

Взглянув на меня, Гордон кивнул.

– Пакость какая, – сказал он. – Противно держать его в доме.

Я нагнулась и вытащила бронзового сокола на вертикальном пьедестале – тяжелого, стилизованного, с чуть потертыми крыльями.

– Черт возьми, Гордон. У меня прямо мурашки по коже.

– У меня тоже, – ответил он.

Статуэтка была очень ценная и изящная, но нам обоим хотелось, чтобы ее не было вовсе.

В 1937 году Гилберт Блейн и Джек Маврогордато были приглашены в Германию на Международную охотничью выставку. Они отправились в Берлин с экспонатами британских сокольников: чучелами соколов на присадах, сокольничим снаряжением, фотографиями, книгами и картинами. Подозреваю, что решение об их поездке, принятое в последнюю минуту, было отчасти дипломатическим прикрытием: вместе с ними поехал министр иностранных дел, проводивший миротворческую политику, лорд Галифакс, которого пригласили на выставку для тайных переговоров с Гитлером.

Во всей Германии насчитывалось не больше пятидесяти сокольников, однако в Третьем рейхе идею соколиной охоты активно поднимали на щит. На обложке выставочного каталога стилизованный обнаженный сверхчеловек держал на кулаке золотого ястреба. Национальная ассоциация сокольников Deutscher Falkenorden пользовалась покровительством государства, а незадолго до описываемых событий в лесу Риддагсхаузен было построено огромное, наполовину обшитое деревом здание Государственного сокольничего центра Reichsfalkenhof. На берлинской выставке Блейн и Маврогордато бродили по залам, густо увешанным оленьими рогами и украшенным красными знаменами со свастиками. Им понравились рассаженные по залам немецкие ястребы, соколы и орлы, но значительно меньше их восхитили демонстрации охоты на открытом воздухе. Они смотрели, как балобан хватает привязанного голубя, а орла напускают на совершенно ручного кролика – бедняга сидел и мирно пощипывал травку, пока не угодил в орлиные когти.

Только две страны привезли в Берлин свои экспонаты. Германия получила первый приз, а Клубу британских сокольников досталось второе место. Сокол, которого я извлекла из буфета Гордона, и был той самой наградой. После закрытия выставки его послал в британский клуб Герман Геринг. Геринг – правая рука Гитлера, главнокомандующий «Люфтваффе», егермейстер (главный лесничий) рейха, человек, который когда-то поджег рейхстаг. Он обожал охоту с ловчими птицами. И не только потому, что считал ее романтической забавой древних тевтонских рыцарей. Ястребы сами по себе были природной элитой, идеальным естественным воплощением нацистской идеологии: живые символы мощи, кровожадности и насилия, они охотились на тех, кто слабее, и не испытывали в связи с этим никакой вины. В изображении любимой птицы Геринга, белого кречета, стоящего на скале, видны все непременные атрибуты нацистской изобразительной манеры: купаясь в лучах утреннего света и полураскрыв крылья, кречет холодным взором смотрит вдаль. У Геринга был еще и ястреб-тетеревятник. Несколько лет назад в американском архиве я видела его чучело, водруженное на ветку дерева: крупный ястреб с оперением взрослой птицы, в тех же опутенках и с теми же колокольчиками. Его высохшие пальцы крепко держались за пыльную ветку. Чучело было прекрасное. Кто-то очень постарался, чтобы ястреб выглядел как живой. Я всмотрелась в его стеклянные глаза, и меня передернуло. Что, если этот ястреб был в родстве с Тетом? Это вполне вероятно, потому что человеком, который нарисовал кречета Геринга, возглавлял немецкую ассоциацию сокольников, организовал им государственную поддержку и создал Государственный сокольничий центр, был Ренц Валлер. Именно он прислал Уайту Тета, и именно ему писал Уайт, прося прислать нового ястреба. Валлер ответил несколько недель спустя, заверив Уайта, что попытается «доставайт другой дикий ястреб».

Новый ястреб! Уайт в восторге отвинтил колпачок у вечного пера и на внутренней стороне обложки последнего издания «Трактата» Берта составил «План обучения дикого молодого ястреба». Он подробно и весьма авторитетно расписал последовательность занятий с птицей: «Наблюдать за ней всю ночь, постоянно заставляя ее двигаться. Найти помощника, чтобы можно было чередоваться». Но новому ястребу не суждено было попасть к Уайту. За день до доставки птицы Уайта срочно госпитализировали с аппендицитом – как будто его организм восстал против вероятности еще одной утомительной баталии. Одна лишь мысль о ноже хирурга внушала Уайту неподдельный ужас. «В каком-то странном смысле я почувствовал, что стал чище, – писал он Джону Мору после операции. – Думаю, я все-таки храбр и умею владеть собой». Уайт пережил кризис и вернулся в свою хижину. Некоторое время он ухаживал за ночной сиделкой Стеллой, которая заботилась о нем в больнице, но потом решил, что они не пара, и, заметив, что он действительно стал ей небезразличен, жестоко ее отверг.

Зима выдалась долгой и сумрачной. Было что-то мистическое в медленном переходе от снегопада к оттепели, потом опять к снегопаду, а от него к грязи, невзгодам и болезням, как будто, переживая зиму, Уайт переживал века. Вместе с весной к нему вернулась надежда. Он притащил в дом сироток: неоперившихся голубей, неясыть по имени Архимед и парочку новорожденных барсуков. В апреле он отправился в Кройдон за новым ястребом. Он назвал птицу Подружка. Птица была в чудовищном состоянии. Капкан сломал ей половину хвостовых перьев и большую часть первостепенных маховых левого крыла. Уайт напряженно исследовал рисунки в книгах по соколиному делу, потом подрезал перья канюка до нужного размера и приклеил, а потом еще и пришил эти «протезы» к обрубкам ее крыла и хвоста. Он знал, что такая операция считается у сокольников наивысшим искусством. Но толку все равно не было. Во время дрессировки птица билась, хлопая крыльями, на протяжении восьми недель и в результате снова осталась без хвоста и без половины крыла. Она еле-еле могла взлететь.

Но все-таки полетела. Полетела без привязи. Уайт отпустил ее с колотящимся сердцем. Наконец-то он будет охотиться с ястребом, которого сам обучил. Его ослепительные мечты о независимости, его тяга к невинной жестокости – теперь и то и другое были ему доступны. Но на обучение ушло много времени, и он понимал, что Подружку скоро придется оставить дома для линьки. Ястребы сбрасывают перья и отращивают новые раз в году. В этот период они не летают, их принято держать в просторном помещении и кормить ad libitum[23]. Но Уайту нужно было воочию убедиться в своем успехе. И однажды вечером на «райдингах», после нескольких дней безрезультатного хождения, он напустил своего ободранного ястреба на кролика. Подружка полетела с трудом, присаживаясь, – а в какой-то момент скорее даже бежала, чем летела, – но все-таки ухватила кролика за голову. Уайт бросился к ней, вытащил охотничий нож и пригвоздил к земле кроличий череп. Желание, которое никогда не возникало в нем, пока он ухаживал за ночной сиделкой, темной волной вырвалось наружу. «Подумайте о вожделении, – писал он, вспоминая убийство кролика. – Вот она, настоящая жажда крови».