Читать книгу "Дама в палаццо. Умбрийская сказка - Марлена де Блази"

Из кухни показалась Миранда. Остановилась на бегу, кивнула Эдгардо:

— Buona sera, marchese.

Они не нуждались в представлении: Миранда Пышногрудая и il marchese дʼОнофрио. Она давным-давно готовила ему ужин и стирала его благородные подштанники.

Эдгардо, не протягивая руки, пожелал ей доброго вечера. В бальном зале стало тихо. Я начала говорить, что поставлю еще два стула к кухонному столу, но Эдгардо уже отпускал Петра, велев ему ждать внизу и обещав, что скоро выйдет.

Он повернулся ко мне:

— Нет-нет, спасибо, дорогая, меня ожидают к обеду дома. Я просто хотел посмотреть, как встали вещи, и пожелать вам обоим всего хорошего. И имейте в виду, я ожидаю, что вы подумаете над драпировкой моей гостиной. У вас верный глаз — вопиющее рококо.

Миранда ушла на кухню и — не послышался ли мне яростный звон кастрюльных крышек? И вызывающий шепот: «Вопиющее рококо!» Зазвонил звонок.

Появилась Тильда, похожая на старую, тощую, блистающую девочку, подвесившую к ушам мамины бриллиантовые подвески и подметающую лестницу маминой рысьей шубой. Мне немедленно вспомнилась Кэтрин, англичанка, презрительно говорившая о встреченной на рынке орвиетанке: «Вообразите: женщина в рысьем мехе до щиколоток выпрашивает qualcosa in omaggio, что-нибудь задаром!» Женщиной в мехах, конечно, была Тильда. Знала бы милая Кэтрин, как щедра Тильда к своим ближним! Я втащила ее в дом, обняла рысь и бутылку в бархатном мешочке, которую она прижимала к груди, и едва нащупала под ними кости и плоть. Я представила ее Барлоццо, с которым она тут же завязала восхитительный флирт.

— Я сто лет ждала знакомства с вами! Чу права — вы копия Гарри Купера. Посидите со мной, дайте мне вас разглядеть.

Незамеченный доселе Тильдой Эдгардо ощетинился и шагнул между ними, чтобы принять у Тильды рысь.

Она, едва войдя, распознала напряженность и разрядила ее. Скользнула в кухню и обнялась с Мирандой, оставив пару экзотических птиц наблюдать с насеста в гостиной, широко разинув клювы. Миранда, внимательно наблюдавшая за происходящим, рассмеялась колокольным смехом и рассмешила Тильду, которая уже достала «галуаз» с фильтром и закурила от газовой горелки, рассмешив и меня. А там расхохотались и трое мужчин.

— Ты — нахалка, Тильда, — сказала Миранда.

— Я такая. И всегда такой была.

Барлоццо явно впервые видел такую женщину, как Тильда. Да и кто из нас таких видел? Рядом с ней он, пленившись, стал неловким мальчиком, его длинные ладони перебирали пуговицы рубашки, теребили уши. Миранда насмеялась до слез и утирала их посудным полотенцем. Зазвонил звонок. Фернандо открыл дверь Неддо. Он отчетливо, пронзительно назвал имя пришедшего, и мы с Тильдой и Мирандой перестали смеяться. Неддо вошел в гостиную с охапкой дров. Эдгардо и Неддо шестьдесят лет не подходили друг к другу — сознательно и намеренно — на километр. С того утра в персиковом саду.

Миранда укоризненно взглянула на меня, словно я нарочно подстроила их встречу. Пожалуй, это действительно была моя вина, коль скоро я познакомилась с обоими и числила их своими друзьями. Миранда готова была немедля встать на защиту Неддо, развернуть его, мне думается, и выпроводить подальше от старого врага, но хозяйкой вечера все еще оставалась Тильда.

— Neddo, amore mio! — сказала она, обнимая за шею растерявшегося гостя вместе с вязанкой дров.

До сих пор они разве что обменивались рукопожатиями.

Неддо просиял. Сложил дрова у камина. Экзотические птицы, каждый по своей причине, оставались мрачными.

— Vieni, Neddo, vieni a vedere chi се. Входи, входи, смотри, кто здесь.

Неддо уже увидел. Он подчинился Тильде, позволив подвести себя к Эдгардо и Барлоццо. Он выглядел маленьким Паком, глядя снизу вверх на огромных высоких птиц. Молчание затянулось, и Барлоццо — посвященный в историю — понимал, что не ему его нарушать. Начал Неддо. Запнулся и начал сначала.

Он сказал:

— Если уж мне пришлось увидеться с тобой еще раз, спасибо, Мадоннина, что это случилось здесь. Ты постарел, синьор Эдгардо. Очень постарел. Наверно, думая о тебе все эти годы, я представлял тебя шестнадцатилетним ублюдком, каким ты был тогда.

Эдгардо глубоко вздохнул.

— Наверно, знай я, какой ты теперь, каким ты стал, — продолжал Неддо, — я бы тебя пожалел. Впрочем, я и так тебя жалел, в промежутках между долгими временами презрения к тебе. Видишь ли, я знал, даже не видя, как ты одряхлел, что сердце твое осталось прежним. И душа. Никто не меняется, и меньше всего — мерзавцы вроде тебя, синьор Эдгардо. Вот почему мне тебя жаль: тебе приходится жить со своим черным сердцем.

— Здесь не место и не время для нашего воссоединения, Неддо. Я мог бы умереть, ничуть не жалея, что не увидел тебя, но поскольку судьба не даровала мне такого удовольствия, я хотел бы с тобой поговорить. Наедине, разумеется. Не спуститься ли нам покурить и договориться о встрече?

Все это Эдгардо произнес очень тихо.

— Могу ли я быть уверенным, что ты не подожжешь меня, синьор Эдгардо?

Теперь хозяином положения был Неддо. Миранда, белая от страха, застыла в дверях кухни, и Тильда, притихнув, стояла рядом с ней. Барлоццо и Фернандо возились с дровами, вовсе не требовавшими забот. Я шагнула вперед, дошла до самого камина и, чувствуя, как закружилась голова, спряталась в глубине кресла.

Пак и marchese уже направлялись к двери, когда Эдгардо обернулся и нарочито обвел нас всех взглядом.

— В честь долгожданного водворения Чу и Фернандо в этот удивительный дом и в честь моего неожиданного примирения с моим старым другом Неддо, я, с вашего любезного и общего согласия, намерен заказать для нас столик внизу, где мы могли бы отметить эти два события. Я уверен, что Петр присоединится к нам.

— Noblesse oblige,[3]— очень тихо заметил Барлоццо, когда за Эдгардо и Неддо закрылась дверь.

Остальные молчали. Тильда, раскачивая бриллиантовыми подвесками, собирала принесенный Мирандой ужин и ставила его в холодильник вместе с подаренной ею бутылью «Пайпер-Хайдстик», извлеченной из бархатного футляра. Миранда, присев за кухонный стол, смотрела на нее. Потом она подошла к двери и крикнула:

— Ты не поднимешься наверх принарядиться, Чу?

При этих словах она рассматривала свои ладони, словно только что их обнаружила. Фернандо и Барлоццо курили на террасе, а ей, подумала я, хотелось поговорить с Тильдой наедине. Я послушалась. Когда я проходила мимо нее, она протянула ко мне руки.

Я поднялась в нашу спальню, переодела юбку, надела нарядные туфельки. Распустила волосы и причесалась, нагнув голову, «Но ведь получилось, разве нет?» — спрашивала я себя, как будто нуждалась в оправдании. Но в чем я виновата? Я не рвала запретных персиков, не сжигала персикового сада. И я не подстраивала встречу этих людей, но во всем этом вечере было что-то библейское — или просто умбрийское?