Читать книгу "Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков"

— Слухи-то, мол, великий государь Иоанн Васильевич сыну молодшему по духовной отписал многия города, Городецк этот, Ростов, Тверь, да ещё разные другие, сказывают, а бояре будто скрыли грамоту ту, — досадливо махнув рукой, прокомментировал эти просьбы Ждан. — Вот и уговаривают тебя от брата правды доискиваться, мнят, что кормить одного князя полехше будет, чем дьяков четвертных.

— Что, разве завещали такое мне? — вопрос меня крайне заинтересовал. Правда, называть завещателя, царя Ивана Васильевича, отцом мне было трудно, можно сказать, язык не поворачивался.

— Может, лжа сие, а может, и нет, — уклончиво ответил Тучков. — Батюшка твой, царство ему Небесное, переменчив нравом-то был. Он этих грамоток и десяток написать мог. Старые сжечь, вестимо, должны, но может, где в приказах и валяется какая, там сам нечистый ногу сломит.

Вид у меня стал мечтательным, только от одной мысли о возможности такого кардинального расширения удела.

— Не просил бы ты, княжич, городов сих, — заметив мой настрой, предостерёг верный дядька. — Скорей лиха выпросишь. Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою.

Очередной челобитчик оказался игуменом Введенского монастыря, тоже чем-то изобиженным от городских властей. После уже традиционных жалоб и просьб о переписи города в мой удел он вдруг посоветовал действовать в этом вопросе через старцев Троице-Сергиевой обители, которая владела огромными вотчинами и в Угличском уезде и в Бежецкой пятине. Особо рекомендовал священник жалиться о том монаху Варсонофию, довереннейшему духовнику царя Фёдора Иоанновича.

— Знаю я того святого старца, дай бог свидимся, обмолвлюсь о том с ним, — произнёс я озадаченно.

Кто бы мог подумать, что виденный мной в Троице благообразный крепкий старик есть один из тех немногих людей, которые имели прямое влияние на моего крайне религиозного царственного брата.

Выехав поутру из Городецка, я пытался узнать мнение Ждана относительно просьбы о пожаловании в удел сего града через настоятеля и приближённую к нему братию Троице-Сергиева монастыря.

Менять свои рекомендации Тучков не хотел, отговорившись пословицей:

— Не буди лихо, пока оно тихо!

Еще за несколько часов до подъезда к Устюжне-Железнопольской стало ясно, что въехали мы в металлургический край. Во все стороны от дороги, идущей по реке Мологе, курили дымы из ям, в которых пережигали древесный уголь. Ближе к городу виднелись работавшие плавильные домницы, только невооружённым взглядом их насчитывалось не менее двадцати, и это несмотря на совершенно не сезонный, зимний период. По въезде в Устюжну энтузиазм мой угас, два из каждых трёх домов стояли покосившимися и заброшенными, запустение царило страшное.

Встретивший нас городской приказчик Устюжны Иван Федотов на вопрос, куда же подевались жители, пояснил:

— Да уж лет двадцать как мор пришёл на посад, после того народу померло изрядно, а подати подняли. Вот и бежит чёрный люд прочь.

Похоже, и в этом городе присутствуют перегибы в налоговой политике.

На центральной площади перед дьяческой избой собралась небольшая кучка народа, которая яростно перебранивалась со стоящим на крыльце чиновником. Тот уже криком сорвал себе голос и лишь сипел и грозил кулаком.

— Чего эт тут за брань, так, гляди, и драка начнётся, — полушутя-полувсерьёз произнёс Бакшеев.

— Эх, — махнул рукой устюженский голова Иван. — Дьяк пушечного приказа царёв урок привёз новый, с ковалями рядится.

— Сдаётся, ряд энтот не рукобитьем, а душегубством кончится, — продолжал сомневаться в нормальном течении коммерческого спора Афанасий.

— Требует великий государь к лету изготовить полтыщи пуд ядер железных, — пытался объяснить ситуацию Федотов. — Кузнецы работу брать отказываются, за то батогами на правеже дьяк им грозит.

— Так се измена прямая, а ты, гляжу, ей потакаешь, — голос воинственного рязанца зазвенел сталью. — Первым делом зачинщиков сыскать. Потом от них допытаться, кто подбил их на эдакое дело, чтоб московский пушечный наряд припасов лишить.

— Не верно яз сказывал, — поправился городовой приказчик. — Брать не отказываются, а бают, плата вельми мала, не сделать за такую дешевизну.

— Пущай в приказ челом бьют, — вступил в разговор Тучков. — Боярин приказной дело рассмотрит, если ваша правда — оплату повысят.

— Били уже, — признал устюженец Иван. — Ответ пришёл, что, дескать, на Москве и Серпухове по назначенной цене делают и довольны, а вы вдвое от честной цены просите.

— Ежели иные за указанную плату припас куют, то и здешним кузнецам мочно сие, — не понимал капризов устюженских мастеров Бакшеев. — Удвоить оплату против прочих ковалей, на войне наживаясь, — это ж воровство злое. Значит, на Устюге пироги ситные жрать будут, а московская рать о каменные стены свейских крепостей лбом долбиться, по нехватке припаса?

— На Москве и Серпухове мастера-то все казённые. Им и жалованье, и корма, и кузнечный снаряд от казны даром. Уголь и тот черносошные по оброку свозят. На Устюжне народ сплошь посадский. Железо да уголёк иль сам готовь, иль за монету купляй. Опять же подати платить надобно, — пытался растолковать несоизмеримость условий для выполнения работ Федотов. — Платы, от царя назначенной, только что за цену железа да угля хватит. Старанье всё даром пойдёт, да и молотобоям жалованье прямой убыток. Опять же великий государь за припасы по весу платит, а два ядра в гривенку весом от одного двугривенного в треть ценой отличаются, оттого и спор, кому чего делать.

— Эт почему ж так? — не понял такой коллизии Бакшеев.

— На мелком ядре припаса и угля на вес поболее уходит, и самого железа в распыл, да и труда в тяжёлом меньше, — растолковал суть вопроса устюженский голова.

Мне оставалось только чесать в затылке. Обеспечивать своевременное выполнение государственного оборонного заказа в условиях позднего феодализма оказывалось явно потруднее, чем в офисе за директорским столом составлять график встречных поставок.

Следующим утром я пробовал расспрашивать вернувшегося с посада Акинфова:

— Все дела сделал — крицы купил, знакомых нашёл?

На что увидел серию жестов, от изображения поцелуев и скрещения кистей рук в замок, до раздвигания большого и указательного пальцев и качания головой.

— Значит, все живы-здоровы. Крицы купил, по рукам ударили, но цена выше, чем обычно? — вроде отгадка пантомимы мне удалась. — Свой полосовой уклад-то давал приятелям тутошним смотреть?

Угличский кузнец покачал головой и отрицательно помычал, потом скорчил физиономию, мол, тут народ недоверчивый.

Собственно, в светлом будущем нашей стали пока, похоже, сомневался сам Акинфов. Производили мы её уже в двух печах, в одной по ускоренной программе, в другой с длительным науглероживанием. Причём для производства уклада попроще нашлись и более дешёвые материалы для тигля. Жжёную кость и тёртый уголь вместо графита подобрал находчивый сын кузнеца Петруха. В общем, Углич уже предлагал на рынок сталь и дешевле и лучше, чем традиционный продукт. Только вот потребителей насчитывались единицы. В самой столице удела обычный уклад покупали кузнецы, делавшие косы, ножи и прочие орудия труда и быта. Их потребности составляли всего несколько пудов в год, мы же выдавали десять в день. Высокоуглеродистая сталь вообще казалась никому не нужной, по причине отсутствия в городе оружейников. Правда, нашёлся мастер-замочник, оценивший пружинные свойства нашего металла после закалки, но у него уходили даже не пуды материалы — фунты. Так что сейчас практически весь произведённый за четыре месяца уклад ехал на ближайшие крупные рынки, также немного взял с собой в Устюжну Акинфов. Собственно, в случае провала идеи со свободной продажей стали оставалось лишь упрашивать Годунова на государственные закупки.