Читать книгу "Когда осыпается яблонев цвет - Лариса Райт"

И с каждым новым днем связь женщины и девочки становилась все теснее. Марта уже не спешила убегать сразу после урока, боясь стеснить Маргариту. Потом стала заглядывать и в другие дни без всякого повода. А затем они почувствовали потребность проводить вместе и выходные: ходили в цирк, в зоопарк, просто гуляли по улицам или сидели плечом к плечу на диване в гостиной Маргариты и болтали обо всем на свете. Маргарите казалось, что только ей хочется проникнуть в душу Марты. Оказалось, это взаимно. А потому однажды:

– А где ваши родители?

– Умерли.

– А остальные?

– Какие остальные?

– Ну… другая семья. Вы же такая… такая… красивая. Должен же быть муж или кто-нибудь…

– Кто-нибудь, девочка, мне не нужен.

– А не кто-нибудь? – не успокаивалась Марта, но не о ком-нибудь Маргарита откровенничать не пожелала, свела разговор к тому, что любила повторять слишком часто:

– Ох, Марта, не родись красивой…

Девочка замолчала, а потом сказала задумчиво:

– А я вот тоже красивой родилась. Очень-очень. Совсем даже не такая была, как сейчас. У меня волосы были светлые, пушистые, и личико круглое, и щеки румяные. Не то что сейчас – бледная поганка.

– Никакая ты не поганка. И откуда тебе знать, какая ты родилась?

– Просто знаю, и все. Я ведь не сразу в детдом попала.

– Не сразу? А когда? Почему?

Ответом стал грустный взгляд, неуверенное пожатие плеч и еле слышное и растерянное:

– Не знаю.

Маргарита чувствовала, что в прошлом Марты наверняка можно обнаружить что-то объясняющее ее тягу к музыке. Кроме того, ее не покидало ощущение, что в самом облике девочки есть нечто смутно ей знакомое и почему-то не очень приятное. Ту далекую белокурую, розовощекую малышку Маргарита не знала, а высокие скулы, волевой подбородок, длинные пальцы рук и темные непослушные кудри казались ей почему-то знакомыми и будто вынуждающими ее принимать участие в судьбе Марты. Делала она это, однако, с большим удовольствием. И настоящим девочки интересовалась гораздо больше, чем ее прошлым. Марта, впрочем, тоже оставила попытки проникнуть в те глубины, в которые ее не желали допускать, хотя позволено ей уже было очень и очень многое:

– А можно я теперь у вас уроки буду делать? В комнате трудно сосредоточиться: девчонки ругаются все время, не дают заниматься нормально.

– Конечно, Марта. Делай здесь.

– А с уравнениями поможете?

– И с уравнениями, и с теорией Дарвина.

– А вы правда в это верите?

– В эволюцию? Конечно.

– И вы согласны с тем, что произошли от обезьяны?

– Почему бы и нет?

Марта какое-то время озадаченно смотрит на учительницу, а потом заливисто хохочет и произносит сквозь смех:

– Только если от очень симпатичной.

Или в другой раз:

– Почему у вас совсем нет фотографий?

– Каких?

– Любых. Хотя бы ваших родителей, например.

– А зачем?

– Чтобы помнить.

– А я и так помню. А на фотографии мне больно смотреть.

– А я бы все на свете отдала за то, чтобы у меня была хоть одна фотография моих. – Молчит задумчиво, потом спрашивает: – Вы на своих похожи?

– На папу.

– Покажите.

Маргарита вытащила с антресолей старый альбом и несколько часов рассказывала Марте о детстве, о родителях, о жизни, которая закончилась так давно и которая уже никогда не вернется.

– Зря вы их все-таки туда спрятали, – сказала Марта, закрыв последнюю страницу альбома.

– Почему? Всегда ведь можно достать.

– Лучше всегда видеть.

На следующий день Маргарита поставила на полку фотографию своих родителей.

Или еще:

– Вам не обидно?

– О чем ты?

– Вы еще такая молодая и симпатичная, а на вас все смотрят снизу вверх и обращаются только по имени-отчеству.

– Почему же все?

– А кто нет?

– Ты, например. Мне казалось, у нас демократия.

– Какая же это демократия, если вы меня Мартой зовете, а я вас Маргаритой Семеновной?

– А как бы тебе хотелось?

Марта никогда бы не посмела признаться, что на самом деле ей хотелось бы назвать эту женщину мамой, а потому она искренне и нарочито весело объявила:

– Ритулей.

– Ритулей? А что? Мне нравится. Так и зови. Только, конечно, не в школе.

И звала, и верила ей, и неслась с каждой мелочью, чтобы поделиться, чтобы услышать совет, чтобы просто увидеть ласковые глаза, услышать глубокий грудной голос, почувствовать крепкие, почти материнские объятия. В общем, к моменту неожиданного возвращения Натки не было на свете людей ближе и роднее, чем Ритуля и Марта. Марта твердо знала, что теперь ей нечего бояться. У нее есть опора – то крепкое родительское плечо, за которое можно спрятаться от всех жизненных невзгод самой и даже спрятать своих друзей. Во всяком случае, к Наткиной истории Маргарита тоже не осталась равнодушной. Она сама до сих пор не могла однозначно ответить себе на вопрос, произошло ли это просто из-за человеческого участия к практически осиротевшей девочке, или все же от того, что на эту помощь рассчитывала Марта. Наташу Маргарите было искренне жаль, но все же страх подвести и разочаровать другую девочку превалировал в ее стремлении оказать помощь семье Ивашовых. Натка была сильная, резкая, волевая, она бы, пожалуй, справилась и сама, выплыла бы, как кошка, из любой ситуации. А Марта больше походила на растерянного щенка, которого гладили, кормили, поили, а потом выбросили за ненадобностью в озлобленный мир, который кишит сворами голодных псов, готовых растерзать без остатка крохотную, беззащитную собачку. Для Маргариты оставалось загадкой, каким образом в детдомовском ребенке могла еще сохраниться наивность и безграничная вера в людей. И даже если эта вера распространялась только на нее и Натку, то тем более пошатнуть эту веру они не имели никакого права. Маргарита осознавала свою ответственность, но не чувствовала ее груза. Напротив, впервые за долгие годы на душе у нее было легко и спокойно. Жизнь наконец стала правильной, обрела свою значимость и полноту. Не хватало лишь одного шага, который Маргарита и хотела сделать, и вместе с тем страшно боялась. Подружка – это все-таки просто подружка, а вот к понятию «дочь» слово «просто» уже неприменимо. Но судьба Маргариты давным-давно отказала ей в простоте, и она отважилась на этот прыжок.

Прыгнула. Ударилась так, что саднило, болело и кровоточило по сей день. Маргарита вынесла много уроков, но главным был следующий: с учениками можно иметь теплые, доверительные отношения, но лезть в их личную жизнь – себе дороже. Маргарита и не лезла. К тому же не находила в себе на это сил ни физических, ни моральных. И права у нее такого не было. От чего могла она их удержать? От чего уберечь? Если она даже Марту… даже Марту не уберегла.