Читать книгу "Чехов и Лика Мизинова - Элла Матонина"

печется о братском и окончательном примирении народов.

– Вы не только художник, вы еще и философ, умеющий подметить детали и сделать обобщения, – польстил Санину Камышников. – Я тоже отношусь к той категории русских, которые приемлют Америку, ее характер и взгляд в будущее!

– А какая замечательная здесь театральная массовка – белые, черные, разноцветные люди, потрясающее многоязычие на улицах – настоящая Вавилонская башня, опрокинутая на землю. И каждому есть дело, и никому нет дела до каждого. Иногда задумываешься: что же их всех сюда тянет?

– А вот это самое и тянет: каждому есть дело и никому нет дела до каждого. Никто ни у кого не спрашивает, еврей ты или русский, мусульманин или адвентист седьмого дня, коммунист, социалист или гомосексуалист, на каком языке говоришь. Живи как можешь, работай, где устроишься, только не нарушай законов…

– Странно, газеты полны сообщениями о мафии, убийствах и ограблениях, а на улицах спокойно…

– Знаете, у меня создалось впечатление, что обычному законопослушному человеку мафия не страшна, есть, правда, опасность случайной пули, но и под машину ведь можно попасть случайно. У мафии свои правила, и каждый мафиози, выбрав такую жизнь, знает, на что подписывается. Квартиру-то вы уже сняли?

– Да, спасибо. Нам, можно сказать, повезло – довольно просторная, с двумя спальнями, здесь, неподалеку от театра, на Тридцать седьмой улице. И с роялем – квартира досталась нам от одного музыканта, переехавшего в Европу. И признаюсь, что меня радует в Нью-Йорке – множество российских продуктов, к американской еде, честно говоря, мы привыкаем с трудом…

– Да, русская икорка для одних средство от ностальгии, для других – наоборот, ее обостряет. Но действительно, русских продуктов здесь много – «Амторг» старается. А взамен вывозит в Россию «фордзоны» и другую технику. Со временем выкроите денек-второй, дорогой Александр Акимович, и поездите по Америке – очень живописная страна, доложу я вам.

– Могу похвастать: при всей моей занятости неделю назад мы совершили трехдневное автомобильное путешествие в Бостон с одним русским американцем, удачливым инженером Гринбергом и его невестой. Он ехал в Бостон в командировку и предложил нам с супругой составить им компанию. Конечно, мы с благодарностью приняли его приглашение. Видели в пути удивительные по красоте места – горы, леса с невероятным разноцветьем осенних красок, такое в Европе редко увидишь. А в Бостоне спустя десятки лет я встретился с Сергеем Кусевицким, в двадцать третьем году мы с ним ставили «Хованщину» с французами в «Гранд-Опера». Сейчас он руководит Бостонским симфоническим оркестром…

– О, Сергей Александрович Кусевицкий и его оркестр очень популярны! Так с чем вы прибыли в «Метрополитен-оперу», маэстро?

– За много лет у меня выработалось свое отношение к постановке оперных спектаклей. Когда бы опера ни была написана, ставим мы ее для современников. В этом – ключ проблемы. Представьте, я бы взял да и скопировал миланскую «Сомнамбулу» столетней давности, которую видел и одобрил сам гениальный Винченцо Беллини, на которой, по воспоминаниям Глинки, в зале лили слезы слушатели, растроганные этой мелодрамой влюбленных из швейцарской деревни. Скажите, пожалуйста, взволновала ли бы эта история американцев в «Метрополитен-опере»? Нет, и еще раз нет. За это время люди пережили величайшие потрясения, революции, мировую войну – все это изменило не только мир, но и людей. Отсюда следует, что гениальная музыка сегодня должна быть сыграна и услышана по-другому, а главное, оперный спектакль сегодня должен отличаться от того костюмированного музыкального представления, которое устраивало современников Беллини. Как? Вот над этим мы сейчас и думаем: ясно одно – опера должна быть не только пропета и исполнена оркестром, а еще и сыграна. Вот здесь основная сложность для оперных певцов. Кроме того, встает вопрос: как обращаться с авторскими указаниями в процессе новой постановки?

Камышников слушал и думал о том, что ему, журналисту, на сей раз крупно повезло с интервьюируемым. Как часто бывало: знаменитый художник или музыкант, когда дело касается его творчества, становится настолько косноязычным, что плутает в двух-трех мыслях, как в трех соснах. И тогда приходится додумывать и писать за него самому. А тут только успевай записывать, хотя стенография представляется занятием нудным, хочется просто слушать. Создается впечатление, что Санин все, что говорит, глубоко прочувствовал и продумал. А Санин тем временем продолжал:

– Мне ошибочным всегда казалось, занудным и преступным соблюдать авторские предпосылки, наставления к исполнению всех его оперных произведений – блюдите, дескать, лишь музыкальную канву! Человек брал живые трепетные темы, волнующие сюжеты, создавал изумительные образы, писал ко всему этому гениальную музыку и требовал, чтобы… его творения обращали в некоторую «ораториальную отвлеченность». Море, свобода творчества и какие-то алгебраические формулы, тригонометрические перегородки!.. Нет, тысячу раз нет! Весь Римский-Корсаков полон стихийной русской жизни! Живой жизни! Да-да-да, я убежден, что если бы наш гениальный композитор, который так возвеличил творчеством свою Родину, пережил со всей Россией нашу грозную эпопею и дожил с нами до наших дней, он первым бы под натиском жизни уничтожил свои указания!

Согласитесь, уважаемый Лев Маркович, не понять, не склониться перед велениями жизни, не слышать ее голоса могут лишь «человеки в футляре», слепые и глухие, от которых так далека жизнь, ее задачи, завоевания, так далек сияющий, вечный, всепоглощающий бег творчества, искусства. Вот одна из тех точек творческого отправления, к которому я сейчас пришел!

– Да, но в «Метрополитен» вас пригласили ставить не русскую классику, которую вы так знаете и понимаете…

Санин испытующе посмотрел на Камышникова, а потом понимающе улыбнулся:

– Вы меня подначиваете, провоцируете? Что ж, пожалуйста! Я вам изложил инструмент, с которым подхожу к любому классическому произведению. Тут – свои секреты, и раскрывает их музыка, ее надо уметь слышать и помогать ее восприятию выразительными, живописными и объемными, «диагональными», что ли, мизансценами. На сцене не должно быть равнодушных статистов, тут нужен целеустремленный, бурлящий, наэлектризованный, темпераментный организм, рвущийся к действию. Каждому на сцене нужно придумать свой образ, свое дело, каждого нужно научить жить в этом образе, выполнять свое дело так, как это делает гениальная массовка на вашем Бродвее.

– Есть ли в «Метрополитен» условия для такого подхода к оперным представлениям?

– В Нью-Йорке, как и в Греции, есть все. Замечательная итальянская труппа, гениальный дирижер Туллио Серафино, гениальные солисты, с которыми приятно работать – Беньямино Джильи, Лоуренс Тиббет, Лили Понс, Элизабет Ретберг – их и других вы знаете не хуже меня. Но у меня создается впечатление, что «Метрополитен» замечательно жил и без Санина, что Санин с его идеями – лишняя головная боль, лишние хлопоты и расходы. Ведь если говорить об идеальном режиссере, то