Читать книгу "Я прошел две войны! - Владимир Першанин"

– Если гаубицы не поддержат, сомнут они нас, – негромко проговорил Павел Шамин, командир огнеметчиков. – «Сорокапятки» с этой ордой не справятся, а «трехдюймовок» всего две штуки.

Я молча наблюдал за танками. До головных Т-4 оставалось с километр… но как быстро они приближались! Гаубицы сделали три пристрелочных выстрела, а затем дружно ударил весь дивизион (точнее, десять 122-миллиметровок). Они выставили заградительный огонь, фонтаны мерзлой земли и снега поднимались на пути машин.

Какое-то время Т-4 продолжали двигаться, как и раньше, сохраняя строй. Взрыв накрыл один из танков. В траншее приветствовали меткий выстрел криками и свистом:

– Хотели с маху нас взять, а хрен им!

– Пушкари свое дело знают.

Т-4 вынырнул из дыма внешне невредимый, однако через десяток метров замедлил ход, а я увидел в бинокль, что дополнительная броня на башне сорвана с креплений. Машина, дернувшись, застыла, затем попятилась назад и открыла огонь из пушки. Остальные танки прибавили ход, торопясь быстрее прорваться сквозь разрывы фугасных снарядов весом двадцать два килограмма.

Еще один Т-4 угодил под фугас, порвало гусеницу. И тут же ударили обе трехдюймовые пушки Ф-22. Они подожгли танк с разорванной гусеницей и вели беглый огонь бронебойными снарядами.

В сумеречном зимнем рассвете отчетливо виднелись светлячки трассирующих снарядов, несущихся со скоростью восемьсот метров в секунду. Один из них врезался в лобовую броню Т-4 и отрикошетил, выбив из металла яркие искры. Мне показалось, что капитан, командир батареи, открыл огонь слишком рано. Впрочем, ему виднее.

Довольно интенсивная стрельба заставила головные машины маневрировать, невольно подставляя менее защищенные борта. Но одно и другое попадание в борт тоже не пробили броню, болванки ударяли под углом и рикошетили. Немецкие танки открыли ответный огонь и стремительно сближались с нашими позициями.

Раздались два оглушительных взрыва. Вспышка поглотила один из «панцеров», а за нашими спинами, наверное, сдетонировала часть боезапаса на батарее «трехдюймовок».

Застучали выстрелы «сорокапяток». Мелкие пушки, замаскированные в снегу, посылали свои полуторакилограммовые бронебойные снаряды и, кажется, сумели подбить один из танков. Впрочем, к этому моменту на поле боя все смешалось.

Ветер тащил клубы дыма двух или трех горящих машин. Что-то горело и взрывалось на батарее дивизионных пушек Ф-22. Продолжали подниматься фонтаны гаубичных разрывов, а танки, сломав строй, уже приближались к позициям третьего батальона. Несколько штук на полной скорости мчались прямо на нас.

Кто-то из бронебойщиков, не выдержав, пальнул, хотя до ближайшего танка (это был Т-3) расстояние составляло метров четыреста.

– Огонь только по команде! – крикнул я, быстро шагая по неглубокой траншее.

Бойцы застыли возле своих ружей, вторые номера держали наготове патроны, кое-кто придвигал поближе гранаты и бутылки с горючей смесью. В эти минуты я осознал, что давно уже не был в бою и у меня от напряжения дрожат руки.

– Павел, давай сюда один из огнеметов, – позвал я сержанта.

Два танка Т-3 стреляли из пушек и пулеметов. Эта пальба на быстром ходу, когда машины подкидывало на замерзших буграх, была не слишком эффективной. Но снаряды 75-миллитровых пушек били куда сильнее, чем короткоствольные «полусотки» под Смоленском и Москвой.

И еще пулеметы. Четыре ствола, захлебываясь длинными очередями, сметали мерзлую землю брустверов своими светящимися трассами. Вскрикнул боец шагах в пяти от меня. Звеня, катилась по утоптанной земле пробитая каска, а бронебойщик сползал с окровавленной головой, цепляясь растопыренными пальцами за бруствер.

– Огонь по сволочам!

Мне показалось, что команда-выкрик прозвучала едва не истерично, хотя на самом деле я хрипел, наглотавшись дыма и ледяного воздуха. Два десятка противотанковых ружей ударили нестройным залпом. Несколько самозарядок системы Токарева продолжали опустошать свои обоймы. Остальные ружья спешно перезаряжались, требовалось снова поймать в прицел танк, а это занимало 7–8 секунд.

– Ребята, цельтесь, иначе сомнут, – прохрипел я, заметив, что бронебойщик задрал ствол ружья куда-то вверх, опасаясь выставить голову.

Броня у среднего танка Т-3 миллиметров пятьдесят, не меньше. А наши ружья даже на сто метров берут лишь 40 миллиметров брони. Но это обычными пулями. Сейчас все заряжают усиленные патроны с пулями БС-41 с металлокерамическим сердечником. Запас таких патронов ограничен, но мы верим в них и торопимся выпустить, надеясь остановить двадцатитонные громадины.

Эти два танка и немного отставшая от них самоходка «штуга» являлись нашей целью. Вряд ли нам помогут артиллеристы – они бьют по основной массе танков. «Штуга» похожа на паучка, приземистая, с утопленной в корпус плоской рубкой и короткоствольным орудием, торчавшим, словно ядовитый шип.

«Штуга» остановилась и выпустила два снаряда. Один из них угодил в противотанковый расчет. Тело сержанта с оторванной рукой ударилось о стенку траншеи, мелькнуло подброшенное вверх ружье с согнутым стволом.

Миша Ходырев стрелял из самозарядного ружья Симонова. Плечо дергалось от сильной отдачи, а дульный тормоз поднимал при каждом выстреле снежный вихрь, который предательски выдавал бронебойщиков.

Еще один снаряд прошелестел немного в стороне и взорвался позади траншеи. Взрыватель осколочного действия срабатывал, едва снаряд ударялся о мерзлую землю – осколки, шипя, пронеслись над бруствером. Пулеметчик с «Дегтяревым» пригнулся. Острый кусок металла выбил под локтем кусок земли, рука дернулась, я услышал сдавленный стон.

Оба Т-3 неумолимо сближались с траншеей, несмотря на беглый огонь бронебойщиков.

– Цельтесь, – кричал я и подтолкнул огнеметчика Павла Шамина. – Когда приблизятся, не прозевай.

Головному Т-3 путь перегородила воронка от тяжелой авиабомбы. Механик-водитель, почти не замедляя хода, крутнул машину, чтобы объехать препятствие, и невольно подставил на несколько секунд борт.

Сразу несколько ружей ударили вдогонку друг за другом. Михаил Ходырев опустошал вторую обойму, целясь в башенный люк на левом борту. Расстояние не превышало ста метров, я слышал лязганье тяжелых пуль, пробивших дверцы люка. Наверняка экипажу досталось, но чертов «панцер», взревев, упрямо шел на траншею, выстилая перед собой пулеметные трассы.

Его поджег Николай Щербак, уже имевший на счету один танк и получивший недавно «сержанта». Он с напарником находился в окопе боевого наблюдения, вырытом перед траншеей. Вылетели две бутылки с горючей смесью. Одна раскололась позади башни и растеклась горящей лужей, воспламенив двигатель.

И тут же зашипел, выбрасывая огненную струю, огнемет одного из бойцов отделения Павла Шамина. Огонь зацепил лобовую броню, машина замерла и попятилась назад. Огнеметчик дал еще один выстрел, но клубящееся маслянистое пламя не долетело до цели.