Читать книгу "Дорогами Чингисхана - Тим Северин"

Второго августа Док, Пол и я на протяжении четырех часов летели от Улан-Батора строго на запад, поглядывая сверху на те места, которые мы проехали верхом. Залитые водой равнины вблизи столицы уступили место горному ландшафту Хангая, затем горы незаметно сменились степями и наконец пустыней Гоби — мрачной местностью, изрезанной низкими горами и пересохшими руслами рек. Озеро возникло совсем неожиданно. С высоты 20 000 футов оно казалось желто-коричневым, каким на картах обычно обозначают незаселенные низменные полупустыни. Не было видно никаких поселений, кроме одинокого гыра на 30–40 миль. Изредка попадалась гора или долина с легким зеленым налетом, означающим скудную растительность. В таких местах гыры стояли рядком, по восемь-девять, теснясь у самого обрыва.

Столица Баян-Улгийского аймака оказалась довольно растянутым в размерах городком, стоявшем в пыли на камнях. Двадцать тысяч жителей, немного красот — обычная утилитарная архитектура, представленная четырехэтажными жилыми домами и правительственными зданиями. Здесь тоже имелись пригороды из палаток с деревянными палисадниками. С востока и юга город сжимали дикие Алтайские горы. Обычно название города просто сокращают до «Улгий», и, сказать по правде, ничего «красивого» или «плодородного» там нет. Как не было и людей на его улицах, когда мы прибыли хмурым, пасмурным днем. Девяносто процентов населения разъехались провести лучшую часть короткого лета в окрестные горы, покинув безликие городские бульвары. Они вернутся к середине августа.

Первым транспортом, который нам встретился, был джип с советскими номерами, всего пару часов назад пересекший границу, из Горно-Алтайского края. Если водитель и пассажиры надеялись походить по заграничным магазинам, их ждало разочарование. В немногих имевшихся в городе магазинах почти не было товаров. В первом, куда мы зашли, имелась всего дюжина наименований, в том числе дешевые расчески, китайские пластиковые куклы и почему-то десяток старомодных фотоувеличителей, выставленных пыльной шеренгой. Соседний бакалейный магазин предлагал водянистое клубничное варенье, бесчисленные бутылки зеленовато-желтого лимонада и лоток, на четверть заполненный черствыми буханками хлеба. Мы собирались запастись продуктами для себя и подарками для казахов, поэтому купили пачку китайского чая в разноцветной обертке, пачку кускового сахара и карамелек. В кассе не было мелочи, поэтому на сдачу нам из другого деревянного лотка набрали чернослива и сушеных яблок. Сухофрукты поставляются из-за границы, из самого Казахстана. Мы поглядели на невыразительное клубничное варенье и с презрением его отвергли, хотя три дня назад нам сошло бы любое варенье, так хотелось есть.

Чтобы взять напрокат джип, понадобилось три дня терпеливо вести переговоры с городской администрацией. Как и повсюду в Монголии, машин здесь крайне мало, большая их часть принадлежит правительственным организациям, и без того не богатым. Столичные чиновники смотрели на эту провинцию как на край света, и средства ей выделялись самые скудные. Зато, оказывается, Улан-Батор не вмешивается в большую часть дел Баян-Улгия, предоставляя казахам некоторую самостоятельность. Поэтому казахи очень гордятся тем, что хранят свои обычаи и язык. Есть здесь и газеты на казахском языке, и казахская радиостанция, строится даже казахский театр, а маленький, но претенциозный музей восхваляет казахские достижения. Даже городская гостиница «Кош келдиниз» («Добро пожаловать») носит казахское название, крупно написанное над входными дверями.

Нам очень повезло — Док встретил старого друга-казаха, с которым познакомился в Москве, когда они оба работали в Совете экономической взаимопомощи, экономической организации стран Восточного блока. Даже в путанице отношений восточных стран кто бы мог предположить, что казахский инженер и монгольский кардиолог будут приглашены в Москву, в службу разработки международных экономических программ — работу, для которой у них не было ни квалификации, ни желания? Зато, благодаря этому случаю, они подружились. Так в Улгие появился человек, который мог замолвить за нас словечко, и на четвертый день мы выехали из города на джипе, собранном из запчастей, и направились к Алтайским горам.

Если горы Хангая в мае казались безжизненными, то предгорья Алтая в начале осени выглядели еще более пустынно. Наш шофер-казах уверял нас, что на нижней части горных склонов сейчас никто не живет, потому что эти пастбища берегутся на зиму. Но, глядя вокруг, с трудом верилось, что тут что-то бережется. Казалось, здесь вообще нет никаких пастбищ, только чахлая травка, песчаная почва, многомильные россыпи гравия, да редкие пересохшие русла речек.

Проехав 12 миль, мы остановились в маленьком поселке, чтобы подобрать Ходжанияза, брата друга Дока. Ходжанияз должен был познакомить нас с казахскими кочевниками. Он оказался человеком медвежьего телосложения с характерным лицом тюркского типа. Его карие глаза были гораздо круглее, чем у монголов, кожа светлее, челюсть шире, а переносица выше, и он нисколько не походил на аратов, которых мы видели прежде. Никто не принял бы его за монгола, даже если бы он не носил на макушке бритой головы казахскую шапочку со светлым узором по краю.

Ходжанияз сразу согласился проводить нас к своему казахскому другу, пасшему стада высоко в горах, у самой советской границы. Он пообещал, что этот друг покажет нам, как живут казахи.

Остаток дня старенький джип тащил нас в горы. Мы взбирались на крышу Средней Азии, местность для европейских туристов такую далекую, что вряд ли здесь бывал хоть один из них. Ближе к вечеру нам открылся вид на нагромождение гор, которые местные жители зовут Пять Священных Гор. Одна из них, гора 15 000 футов высотой, укрытая снежной шапкой, указывает на место, где смыкаются государственные границы Монголии, Китая и Советского Союза. Некоторые советские географы именуют это место «Водоразделом мира», который разделяет реки, текущие к Арктике и те, что орошают Среднюю Азию. Наш путь занял еще два часа, а затем, уже в сумерках, мы увидели первые казахские юрты, ютившиеся в высокогорной долине.

На первый взгляд они выглядели такими же войлочными шатрами, как и монгольские гыры. Но даже в сумерках мы с Полом быстро усмотрели различия. Казахские юрты имели другой профиль. Они выше и легче, конус крыши более заострен, и вообще, они были просторнее типичных монгольских гыров. Но если войти в казахскую юрту, различия становятся просто ошеломляющими. До дома Камрана, друга Хожданияза, мы добрались почти в полночь, потому что он решил поставить свою юрту в дальнем конце долины. Это был шатер, крайний к границе. Несколько раз нам пришлось останавливаться и спрашивать дорогу. Один раз мы спрашивали у семьи, в которой на привязи держали пойманного волчонка. Когда мы наконец добрались до юрты Камрана, из темноты вынырнула неясная фигура и приветствовала нас, приглашая внутрь. У Камрана был генератор, и, войдя в юрту, он его запустил. Загорелась одинокая лампочка, висевшая по центру, и осветила внутреннюю обстановку.

Внутри не было ни одной неукрашенной поверхности. Полотна между потолочными балками были раскрашены красным и черным, между балками вились и переплетались длинные цветные ленты. Пол покрывали толстые ковры белого войлока с узорами в виде оленьих рогов по краям. Хозяйственные ящики были окрашены в светлые тона и отливали металлическими вставками. Вышивка покрывала все мыслимые места. Вышитые подушки, покрывала, вышитые полотна стен, вышивки на стенах… Кровати у стен казались маленькими меховыми афишными тумбами — все стены возле них были увешаны вышивками. И нигде узоры не повторялись. Там было такое множество цветов и оттенков, фигур и завитушек, птичек, цветов, лошадей, абстрактных изображений и просто набросков! Все это изобилие и богатство убранства впечатляло тем более, что жена Камрана каждый стежок сделала сама. Таковы традиции — казахская женщина не должна украшать свой дом ничем дареным или купленным. Когда казашка впервые выходит замуж, она переезжает в пустую юрту и за время семейной жизни должна показать свое умение и вкус, украшая жилище. И в этом жене Камрана не было равных.