Читать книгу "Волшебники - Лев Гроссман"

ПРУД НЬЮ-ЙОРК ОКЕАН ЭЛИОТ ПЬЕТ КАК ЛОШАДЬ А НУ ПРЕКРАТИ УБЬЮ (неразборчиво)

ЦЕЛУЮ

ДЖ.

Несмотря на массовое сопротивление — а возможно, именно из-за него, — Фогг записал Брекбиллс на международный турнир по вельтерсу. Квентин впервые побывал в магическом зарубежье, где видел в основном вельтерсные поля и столовые. Они играли на изумрудном дворе средневекового замка в туманных Карпатах; играли на участке, выкроенном из бескрайней аргентинской пампы. Поле на острове Рисири у северного побережья Хоккайдо поразило Квентина своей красотой: белоснежные и безупречно ровные песочные квадраты, ярко-зеленые, подстриженные в точности на 12 положенных миллиметров травяные, дымящиеся на холоде водные. До жути человекообразные обезьяны хмуро наблюдали за игрой, сидя на чахлых сосенках; нимбы белого меха окружали их розовые голые лица.

После этого, к большому огорчению профессора Фогга, кругосветка Квентина прервалась: брекбиллсская команда потеряла все шесть очков, которые успела набрать, и выбыла. Они побили абсолютный рекорд, проиграв первый же раунд утешительного матча с общеевропейской командой. Капитаном противника была крошечная, кудрявая, стремительная люксембуржка — Квентин, вместе со всем мужским составом Брекбиллса и частью женского, тут же влюбился в нее.

Вельтерсный сезон закончился в последний день марта, и Квентин вдруг осознал, что в Брекбиллсе ему осталось пробыть каких-то два месяца. Все это время он словно блуждал по загадочному огромному городу с аркадами де Кирико и маленькими укромными площадями. Блуждал, полагая, что ничего еще толком не посмотрел, а потом повернул за угол и увидел, что это уже окраина и впереди лежит лишь одна короткая улица, ведущая прочь из города.

Теперь он, попав во власть предвкушаемой ностальгии, смаковал каждую мелочь. Углядев в окне между двумя лекциями чью-то бредущую через Море фигуру или отряхивающийся от снега куст в виде фламинго, он понимал, что видит эту картинку в последний раз — а если и увидит в будущем точно такую же, то это будет уже другой Квентин, не он.

В другие моменты он чувствовал, что Брекбиллс со всеми своими обитателями осточертел ему до безумия — скорей бы убраться отсюда. За четыре года он почти не выходил за пределы кампуса… форму носил, бог ты мой! Та же школа, если подумать. И это квази-британское произношение, как будто они только что получили стипендию Родса[29]и хотят всех об этом оповестить. Поубивал бы, честное слово. А мания давать всему имена! Во всех студенческих комнатах стояли одинаковые письменные столы вишневого дерева — их, надо полагать, заказали оптом где-то во второй половине девятнадцатого века, — так вот: каждый ящичек и каждая полочка, которых в этих изделиях было навалом, имели свою особую кличку. Слыша что-нибудь вроде «чернилки-копилки» или «деканова уха», Квентин с мукой во взоре смотрел на Элис. Неужто это у них всерьез? Нет, пора выметаться.

Вот только куда? Выпускные экзамены ни у кого не вызывали паники или там особых волнений, но мир, поджидающий выпускников за пределами Брекбиллса, Квентина беспокоил. Томимые скукой призраки родителей Элис неотступно преследовали его. Что он, собственно, будет делать? Все, чего он в жизни хотел добиться, сбылось, как только он переступил порог Брекбиллса — пора было формулировать для себя какие-то новые цели. Здесь не ведут магических войн, как в Филлори, Часовщицы и прочих сил зла тоже нет — все остальное по сравнению с этим кажется мелким. Говорить об этом не принято, но в мировой магической экологии серьезно нарушено равновесие: слишком много волшебников и недостаточно монстров.

Все усугублялось тем, что только он один страдал по этому поводу. Многие уже вовсю общались по Сети с разными магическими организациями. Сурендра трещал об одном агентстве — вообще-то ему еще не ответили, но он почти уверен, что получит интернатуру, — которое следило с орбиты за сбившимися с пути астероидами, солнечными вспышками и прочими факторами потенциальных космических катастроф. Другие собирались заняться академическими исследованиями. Элис присмотрела для себя какую-то программу в Глазго; расставаться им не хотелось, но и тащиться за ней в Шотландию Квентин желанием не горел.

Большим шиком считалось внедриться в правительство, в мозговой штаб, в негосударственную организацию, даже в армию — внедриться и оказывать магическое влияние на дела реального мира. Подпольщики тратили на это значительную часть своей жизни. Существовали и более экзотические пути: некоторые, иллюзионисты в особенности, манипулировали северным сиянием и другими явлениями — их не останавливало, что их шедевры доступны очень малому числу зрителей, порой одному-единственному. Сеть постановщиков военных игр тоже не сидела сложа руки: каждый год в мире разыгрывался очередной конфликт, где волшебники выступали против волшебников и в командном, и в одиночном составе. Игра велась без страховки; изредка кого-нибудь убивали, но это лишь добавляло азарта.

Все эти опции, вкупе с тысячью прочих, обещали и даже гарантировали начинающим магам богатую, полную, интересную жизнь. Почему же Квентин так отчаянно искал чего-то иного? Почему все еще ждал Приключения с большой буквы? Почему, как разборчивый утопающий, отталкивал все, что ему протягивали? Профессора, к которым он обращался, не понимали, в чем суть проблемы. Что ему делать? Да все, что хочется!

Дипломными работами он и Элис занимались с весьма умеренным, постоянно убывающим энтузиазмом. Элис пыталась остановить отдельный фотон на световой скорости и заморозить его. Для этого она соорудила хитроумную ловушку из дерева и стекла, вставив туда плетеную магическую сферу цвета индиго. Никто не знал точно, попался туда фотон или нет — доказать то и другое не представлялось возможным. Элис призналась Квентину, что сама не вполне уверена и очень надеется, что профессора все же решат что-нибудь, пока она на этом не тронулась. После долгих фракционных дебатов решено было присвоить ей наинизший проходной балл и на том успокоиться.

Квентин планировал слетать на Луну. Дорога в оба конца, по его расчетам, должна была занять пару дней, а персональные согревающие чары он хорошо освоил еще в Антарктиде. (Это, собственно, не было его специальностью, но он уже потерял надежду получить какую-то свою специальность.) Кроме того, в этой идее присутствовала высокой пробы романтика. Он стартовал с Моря жарким весенним утром, напутствуемый Элис, Гретхен и парой новеньких физиков — эти пришли из чистого подхалимажа. Прозрачный пузырь защитных чар, окутывавший его, искажал звуки, зеленый луг и лица провожающих. Земля из бескрайней равнины преображалась в сияющий голубой шар. Вспыхнувшие над головой звезды становились все четче, мигали все реже и наливались сталью.

На шестом часу полета гортань у него свело, барабанные перепонки точно гвоздями пробило, глаза полезли вон из орбит: в его космическом пузыре нарушилась герметизация. Квентин замахал руками prestissimo, как спятивший дирижер. Воздух вокруг снова сгустился и потеплел, но все удовольствие от полета пропало. Приступы дрожи, одышки и нервного смеха накатывали поочередно. Было бы из-за чего рисковать жизнью! Один бог знает, сколько межзвездной радиации он уже поглотил — злобные элементарные частицы в космосе так и кишат.