Читать книгу "Волшебники - Лев Гроссман"

Квентин лег на обратный курс. Не переждать ли где-нибудь несколько дней, а потом сказать, что был на Луне? Можно даже купить у Лавледи щепоть лунной пыли. Небо понемногу светлело, стыд и облегчение снедали Квентина в равных долях. На вновь раскинувшейся внизу карте мира он отыскал атлантическое побережье с волнами текстуры кованого металла и манящим когтем мыса Кейп-Код.

Явившись в тот же вечер в столовую на обед, с ухмылкой из разряда ну-да-облажался на докрасна обгоревшем лице, он почувствовал себя хуже некуда. Потом позаимствовал у Элис ключ и спрятался в комнате старост. В темном окне, перед которым он дул шерри, виднелось только его отражение, но он рисовал себе медленный, раздувшийся от весенних дождей Гудзон. Элис занималась у себя в комнате, все прочие спали, не считая гуляк, буянивших на какой-то внеплановой вечеринке. Упившийся шерри и жалостью к себе Квентин покинул гостиную под угрозой рассвета. У бывшей комнаты Элиота он задержался и хлебнул из бутылки, которую прихватил с собой.

Опьянение потихоньку переходило в похмелье путем алхимической реакции, происходящей обычно во сне. Кишки раздулись от яда, совесть тревожили призраки. Родители, Джеймс и Джулия, профессор Марч, Аманда Орлов — люди, которых он предал. Даже тот покойный старик, интервьюер из Принстона. Они смотрели на него равнодушно, не удостаивая презрением.

Он лег, не погасив свет. Существуют ли чары, дающие человеку счастье? Кто-нибудь должен был придумать такие, почему же в Брекбиллсе им не учат? Может, где-то в библиотеке бьется об окно книга, в которой говорится про них? Кровать уходила из-под Квентина, как пикирующий «Юнкере» в военном фильме. Он был так юн, когда впервые попал сюда. В один холодный ноябрьский день он взял толстую тетрадь у симпатичной парамедички и погнался, ничего не ведая, за листком, улетевшим в голый запущенный сад. Он никогда уже не узнает, что было в той тетради. Возможно, в ней-то и заключалось то доброе, по которому он все еще тосковал после всех излившихся на него благ. Возможно, в ней говорилось о секретном открытии Мартина Четуина — мальчика, удравшего в Филлори и не вернувшегося больше к несчастьям этого мира. Квентину спьяну вспомнилась мать, вспомнилось, как она утешала его маленького, когда смыло в водосток игрушечную фигурку. Он сморщился от горя, зарылся в подушку и зарыдал так, словно сердце у него разрывалось на части.

До выпуска тем временем оставалось всего две недели. Занятия прекратились, спутанный узел Лабиринта пышно зеленел, в воздухе плясали пылинки, по реке дрейфовала флотилия с загорающим народом. Все планировали устраивать вечеринки, подолгу спать, экспериментировать с запретными чарами. Хлопали друг друга по спинам и удивленно трясли головами. Карусель замедляла ход, музыка затихала.

В комнатах ощущались веяния последнего дня Помпеи. Кто-то изобрел новую игру с метанием костей и слегка заколдованным зеркалом — магический вариант покера на раздевание. Предпринимались отчаянные попытки переспать с тем или той, с кем втайне всегда мечтал переспать.

Церемония началась в шесть вечера, когда небо еще полнилось меркнущим золотым светом. В столовой устроили банкет из одиннадцати блюд. Девятнадцать выпускников чувствовали себя одинокими и потерянными за длинным столом. Подали красное вино в бутылках без этикеток — собственного урожая, объяснил Фогг, с того самого карманного виноградника, на который как-то еще первокурсником набрел Квентин. Весь урожай полагалось выпить за прощальным обедом; Фогг туманно намекал на бедствия, неизбежные в случае хотя бы одной недопитой бутылки, и все исправно поглощали кислющее каберне. Квентин произнес хвалебную речь относительно уникального брекбиллсского terroir.[30]После тоста в память Аманды Орлов бокалы полетели в камин: пить за что-то меньшее из них не пристало. Свечи мигали от бриза, проливая воск на белую скатерть.

За сыром каждому вручили серебряную пчелу, такую же, как у старост, — Квентин не представлял, по какому случаю ее можно будет надеть, — а также тяжелый двузубый ключ, позволяющий вернуться в Брекбиллс, когда понадобится. Пропели студенческие песни. Чамберс принес шотландское виски, которого Квентин еще ни разу не пробовал. Он поболтал янтарный напиток в стакане, глядя, как в нем играет свет. Жидкость, имеющая вкус огня и дыма одновременно, поражала его.

Он наклонился к Джорджии, стремясь поделиться с ней этим открытием, но тут со своего места во главе стола поднялся на диво торжественный Фогг. Он отпустил Чамберса и пригласил выпускников проследовать за ним вниз.

Квентин не ожидал этого. «Вниз» означало в подвал, где он за все годы бывал всего пару раз — уворовать заветную бутылку или уединиться с Элис. Фогг, проведя веселую, бормочущую и поющую стайку через кухню и неприметную дверь в буфетной, стал спускаться по шатким деревянным ступенькам, которые вскоре сменились каменными.

Подвала, в котором они оказались, Квентин не узнавал вовсе, и для веселья это помещение не очень-то подходило. Здесь было прохладно и неожиданно тихо. Земляной пол, низкий потолок, неровные, поглощающие звук стены. Хор, исполнявший эвфемистическую брекбиллсскую песню «Старостины шалости», постепенно затих. От стен весьма зловеще пахло сырой землей.

Фогг остановился у медного, покрытого письменами диска в полу — он походил на крышку люка, но блестел, как только что отчеканенная монета. Декан поддел его каким-то орудием; толщина дверцы составляла два дюйма, и понадобилось трое студентов, чтобы откатить ее в сторону.

— После вас. — Декан, отдуваясь, показал на зияющий чернотой лаз.

Первым пошел Квентин — он шарил в отверстии отнявшимися от виски ногами, пока не нащупал железную перекладину. Ему казалось, что он опускается в теплую нефть. Лестница привела его, а за ним и всех остальных в тесное подземелье, где они еле поместились, став в круг. Фогг слез последним, закрыв люк за собой. Лестница со скрежетом ушла вверх, как пожарная, и воцарилась абсолютная тишина.

— Не будем терять разбег. — Фогг зажег свечу, извлек откуда-то две маленькие бутылки с бурбоном и пустил в обе стороны по кругу. Квентину стало как-то не по себе. Алкоголь в Брекбиллсе допускался в некоторых количествах — довольно значительных, надо сказать, — но это было уж слишком.

Хотя это выпускной вечер, в конце концов, и они уже не студенты. Они взрослые и пьют на равной ноге со своим учителем, глухой ночью, в подземелье. Квентин сделал глоток и передал дальше.

Декан зажег другие свечи в разномастных медных канделябрах, образовав внутри круга выпускников другой, световой. Глубина люка не превышала пятидесяти ярдов, но чувство было такое, словно они ушли под землю на целую милю. Погребенные заживо, забытые всеми.

— Если вам интересно, зачем мы здесь, — сказал Фогг, — то я попросту вывел вас за пределы защитных чар. Этот кордон простирается от Дома во всех направлениях, и медная дверца наверху — одна из его ворот.

Тьма глотала его слова по мере произношения.

— Немного тревожно, правда? Зато уместно: ведь вы, в отличие от меня, проведете здесь всю свою жизнь. Выпускников обычно приводят сюда, чтобы рассказать им ужастик о большом мире, но в вашем случае это вряд ли необходимо. Ваш курс стал очевидцем того, какой разрушительной силой обладают некоторые порождения мира магии. Не думаю, что в дальнейшем вам встретится нечто столь же ужасное, но помните: то, что случилось в день Врага, может случиться вновь. Все, кто тогда присутствовал в аудитории, всегда будут носить на себе метку Врага. Вы не забудете о нем никогда, и он, будьте уверены, тоже вас не забудет. Простите за эту лекцию, но шанса прочитать ее вам мне больше не подвернется.