Читать книгу "Душа человека. Революция надежды - Эрих Фромм"

Если нас волнуют только показатели того, что на входе и что на выходе, то система может произвести впечатление эффективной. Если же мы примем во внимание воздействие данных методов на человеческие существа в системе, может быть, мы обнаружим, что им тоскливо, тревожно, они подавлены, напряжены и пр. Результат оказался бы двояким:

1) воображение людей постоянно натыкалось бы на их психическую патологию, они бы утрачивали способность к творчеству, их мышление становилось бы все более шаблонным и обюрокраченным, а значит, они не выдвигали бы новых идей и решений по реальному усовершенствованию системы; в общем, их энергия заметно поуменьшилась бы; 2) они страдали бы от многих физических болезней в результате стресса и напряженности; а недостаток здоровья – это также и ущерб для системы. К тому же, если посмотреть, как влияют напряженность и беспокойство на отношения людей с их женами и детьми, на их функционирование как полноценных граждан, может выявиться, что для системы в целом метод, казавшийся эффективным, – самый неэффективный, и не только с человеческих позиций, но и по чисто экономическим критериям.

Подведем итог: эффективность желательна в любом виде целенаправленной деятельности. Но ее следует рассматривать в рамках более широкой системы, частью которой является изучаемая система; следует учесть человеческий фактор в системе. В конечном счете эффективность как таковая не должна доминировать ни на каком виде предприятий.

Другой аспект того же принципа – максимальное производство, – попросту сформулированный, утверждает: что бы мы ни производили, чем больше произведем, тем лучше. Успех экономики страны измеряется ростом производства вообще. Таков же успех компании. Может, Форд и потеряет несколько сотен миллионов долларов в случае провала на рынке дорогостоящей новой модели вроде «эдсель», но пока кривая производства идет вверх, это всего лишь маленькая неудача. Экономический рост осмысливается через все возрастающее производство, и пока не видно предела, за которым производство стабилизировалось бы. Соревнование между странами покоится на том же принципе. Советский Союз надеется перегнать Соединенные Штаты, совершив более быстрый взлет в экономическом развитии.

Принципом постоянного и безграничного ускорения руководствуется не только промышленное производство. Тот же самый критерий применяется и в системе образования: чем больше выпускников колледжей, тем лучше. То же самое и в спорте: каждый новый рекорд рассматривается как прогресс. Даже отношение к погоде, похоже, определяется тем же принципом. Подчеркивается, что это «самый жаркий день декады» или самый холодный, в зависимости от обстоятельств, и я подозреваю, что гордое чувство причастности к рекордной температуре возмещает некоторым людям неудобства от нее. Можно было бы до бесконечности приводить примеры того, что постоянное количественное увеличение составляет цель нашей жизни и что в действительности понимается под «прогрессом».

Немногие поднимают вопрос о качестве, то есть о том, для чего нужно увеличение количества. Такое упущение естественно для общества, в центре которого уже не стоит человек и в котором один аспект – количественный – заглушил все прочие. Нетрудно заметить, что господство принципа «чем больше, тем лучше» приводит к нарушению целостности системы. Если все усилия направлены на то, чтобы делать больше, качество жизни теряет всякое значение, а деятельность, бывшая средством, становится целью[65].

Раз всеподчиняющий экономический принцип состоит в том, что мы производим все больше и больше, потребителю надо быть готовым к тому, чтобы хотеть, а значит, и потреблять все больше и больше. Промышленность полагается на спонтанное желание потребителя иметь все больше товаров. Пользуясь эффектом устаревания, она зачастую заставляет его покупать новые вещи, хотя старые могли бы послужить гораздо дольше. Внося изменения в моду на продукты, одежду, товары длительного пользования, даже на пищу, она психологически принуждает его покупать больше, чем, наверное, ему нужно или хочется. Однако чтобы восполнить свою потребность в увеличении производства, промышленность полагается не на нужды и желания потребителя, а в значительной степени на рекламу, представляющую собой важнейшее наступление на право потребителя знать, чего он хочет. 16, 5 млрд долларов, израсходованных в 1966 году на прямую рекламу (то есть рекламу в газетах, журналах, на радио и телевидении), – эта цифра может прозвучать как свидетельство неразумной и бесполезной растраты человеческих талантов, бумаги и печатного оборудования. Но она вовсе не воспринимается как неразумная в системе, считающей, что все возрастающее производство, а значит, и потребление – жизненно важный показатель нашей экономики, без которого она бы погибла. Если к стоимости рекламы добавить значительные расходы по изменению моды на товары длительного пользования, особенно на автомобили, на упаковку, что частично является еще одним способом возбудить аппетит у потребителя, станет ясно, что промышленность решается заплатить высокую цену за гарантию подъема производства и кривой продаж[66].

Беспокойство промышленности по поводу того, что могло бы случиться с нашей экономикой, если бы изменился наш образ жизни, выражено в следующем кратком высказывании банкира одного из ведущих коммерческих банков: «Одежду стали бы приобретать для того, чтобы носить ее; пищу стали бы покупать по соображениям экономии и исходя из ее питательной ценности; автомобили разбирали бы на составные части, и одни и те же владельцы пользовались бы ими все 10–15 лет, в течение которых их можно использовать; дома стали бы строить и содержать за то, что они дают кров, а не потому, что такие дома в моде или что такой же дом у соседа. И что тогда было бы с рынком, полностью зависящим от новых моделей, новых стилей, новых идей?»[67]