Читать книгу "Журналист для Брежнева или смертельные игры - Эдуард Тополь"

– Везу сервировку для «племянника». Что у тебя с девочкой?

– Наконец! – отозвался Светлов. – Важные новости! «Племянника» засекла железнодорожная милиция на Каланчевке. Он и сейчас там. На тридцать четвертом пути стоят старые заброшенные вагоны. В одном из них у него, похоже, тайник или склад, черт его знает. Он оттуда какие-то ящики таскает в свой голубой пикап «Жигуленок».

– Что за ящики?

– Не знаю. Там близко не подойдешь, народ все время крутится, железнодорожники, это же сортировочная. Но я что-нибудь придумаю.

– Только пусть его не трогают, не спугнут, – говорю я. – А что у тебя с девочкой, со Смагиной?

– Представь себе, эти архаровцы потеряли ее в ГУМе! Но я приказал директору ГУМа выбросить в продажу что-нибудь импортное для женщин и дать объявление по радио. Ты бы видел, что там сейчас творится в 57 секции! Дают французское нижнее белье и тени для век. Очередь в шестьсот человек! Но наша Леночка молодец – стоит четыреста третьей. Пришла, как лунатик, но стоит.

– Снова не потеряешь?

– Что ты! За ней в очереди четыре топтуна, уж теперь на потеряют, я им головы оторву! Приезжай, решим, что делать дальше – дать ей купить французские трусики или нет.

– Хорошо. Еду.

Конечно, был соблазн по дороге на Петровку тормознуть возле ГУМа и самому посмотреть на эту Леночку Смагину. Но некогда, не до того сейчас, и мы прямиком направляемся к Петровке, в дежурную часть Главного Управления внутренних дел Москвы. Здесь нас ждет Светлов.

13 часов 40 минут

Дежурная часть московской милиции и, следовательно, МУРа находится в трехэтажном здании, расположенном в тылу знаменитой Петровки, 38. Мало кто знает, что этот упрятанный в Средне-Каретном переулке дом, бывший когда-то флигелем старинного особняка, – теперь штаб текущей оперативной работы всей московской милиции.

На первом этаже – комнаты отдыха дежурных следователей, проводников розыскных собак и других специалистов, сутками дежурящих «по городу». В ожидании приказа: «Дежурный следователь, на выезд!» – здесь можно и прикорнуть, и поиграть в шахматы и в карты. Впрочем, особенно не отдохнешь, в Москве ежеминутно что-то где-то происходит. Кто-то режет жену, кто-то попадает под машину, где-то грабят сберкассу, – и поэтому на первом этаже дежурной части московской милиции динамик внутреннего радио не отдыхает:

– Дежурный следователь, на выезд!

Новенькие милицейские «Волги» и импортные полицейские «Мерседесы», оборудованные по последнему слову криминально-розыскной техники, мчатся по Москве к месту происшествия, включив слепящие фары и воющие сирены…

Но главные службы Дежурной части, ее, так сказать, мозг, – на втором этаже. Здесь – Дежурный по городу, Дежурный по МУРу, их заместители и офицеры оперативной службы. В их распоряжении – светящаяся во всю стену карта Москвы, и на электронных пультах такие же, только поменьше, карты районов Москвы, и здесь же все средства коммуникаций – телефоны, телевизоры, радио. Сюда стекается со всех концов Москвы вся срочная информация о жизни столицы, и это отсюда вызывают дежурящих внизу специалистов и отправляют их на места происшествий. Здесь же, на втором этаже, дежурят укомплектованные бригады тайного сыска: топтуны, сыщики, артисты незаметной слежки за «объектом». Дежурными по городу и МУРу обычно назначаются оперативники и их заместители – ребята ранга и калибра Светлова, и вся их работа могла бы быть слаженной и подчас даже творческой, если бы не стоящий во главе Дежурной части начальник – полковник внутренней службы Шубейко, круглый дурак, разжалованный партийный стукач, бывший крупный армейский политработник…

Наша машина сворачивает в Средне-Каретный переулок, караульный старшина услужливо открывает металлические ворота, и мы вкатываемся во двор, где на лавочке у курилки, как обычно, толкутся дежурные офицеры, проводники собак и прочие балагуры, способные все двадцать четыре часа своего дежурства трепаться о невиданных изнасилованиях, убийствах на почве ревности и т. д. Вот и сейчас, проходя мимо них в дежурную часть, я услышал стереотипное:

– Сначала изнасиловали, а потом загнали ей туда бутылку из-под шампанского, вот гадом буду!..

Направляясь к лестнице на второй этаж, натыкаюсь на парня с удивительно знакомым лицом. Напрягаю память, чтоб вспомнить, где же я его видел, и вдруг вспоминаю – да это же Белкин! Тот самый Белкин, которого я ищу! Между тем этот Белкин, как ни в чем не бывало, спокойно идет себе к выходу из дежурной части… Я уже было повернулся догнать его, но в этот момент рядом открылась дверь, насмешливый голос сказал:

– Товарищ Шамраев, это не Белкин. Очень похож, но не он.

Я повернулся. Пшеничный продолжал, улыбаясь:

– Его уже третий раз сегодня привозят. Пришлось выдать ему справку, что он не Белкин. Да не смотрите вы так – это не он. У меня сегодня было одиннадцать Гридасовых и шесть Акеевых. Сейчас еще троих привезут, только что звонили. Правда, с «Акеевыми» проще, я тут вызвал Синицына – помните, свидетель-рисовальщик с Курского вокзала? Он у меня по Акееву лучший специалист. Жаль, что он остальных участников похищения не помнит…

Я разглядываю Пшеничного. За эти четыре дня с ним произошли значительные изменения. Из усталого, замотанного и даже изнуренного будничной работой следователя районной прокуратуры он превратился в спокойного, уверенного в себе и знающего себе цену работника. Голубые глаза внимательны, но без этого внутреннего русского надрыва и отчаяния, воротник белой рубашки выпущен поверх пиджака, и все – чистое, аккуратное, выглаженное, сразу видно, что работа в Прокуратуре СССР для него событие. Интересно, есть ли у него жена, дети? Четверо суток работаем по одному делу, а бутылки пива вместе не выпили, нехорошо это, не по-русски. Я смотрю на часы:

– Минут через двадцать, Валя, здесь будет Айна Силиня. Предъявите ей всех фигурантов – Акеева, Гридасова, Долго-Сабурова. На двоих из них мы сейчас выходим. Если она их опознает, наше дело почти в шляпе, тьфу, тьфу, тьфу! – я и суеверно стучу костяшками пальцев по косяку деревянной двери. Потом спрашиваю:

– У вас подготовлены фототаблицы для предъявления на опознание?

– Игорь Иосифович! – укоризненно отвечает Пшеничный, и я понимаю, что вопрос был излишним, даже нетактичным. По закону необходимо предъявлять свидетелю для опознания не одного человека и даже не одну фотографию, а ряд лиц или фотографий одновременно, не менее трех, чтобы не оказывать на свидетеля давление. Иначе в суде подобное опознание не будет принято как доказательство, что случается нередко из-за неграмотности следствия. Но Пшеничный, конечно, не новичок.

– Хорошо, Валентин. Вот директор вагона-ресторана, пусть он посидит у вас, ему на второй этаж нельзя. Светлов в каком зале?

– В третьем, Игорь Иосифович…

Оставляю Ираклия Голуба Пшеничному, а сам с Марьямовым поднимаюсь на второй этаж. Здесь сегодня большое оживление. Похоже, что помимо нашей группы работают еще несколько, и первые восемь комнат превращены просто в гримерную, словно в театре на Таганке или в «Современнике». Большая группа оперативников уже переодета в старшие чины авиации, в бородатых северных геологов, морских офицеров, и я с удивлением слышу из соседней двери знакомый голос моего приятеля Бакланова: