Читать книгу "Деньги для киллера - Татьяна Полякова"

Мы простились до вечера, Глеб помахал мне рукой и уехал, а ясо свадебным маршем Мендельсона в душе зашла в магазин, а потом припустиласьдомой. Я пела, входя в подъезд, поднимаясь по лестнице и даже открывая входнуюдверь. Потом поперхнулась и замолчала. Кто-то, очень крупный и невежливый,сгреб меня за шиворот и втолкнул в комнату. Я охнула, поморгала и огляделась.Сначала я увидела Соньку. Она сидела в кресле, поджав ноги, и сложив на коленяхладошки. Цветом лица сильно напоминала недозревший лимон, а круглыми глазами —филина. Она помаргивала и как будто собиралась зареветь, но что-то ей мешало. Всоседнем кресле сидел невероятно длинный и худой тип, с ногами, словно укузнечика, и лошадиной физиономией. Из-за белесых ресниц, розовато-белой кожи иобширной лысины он показался мне похожим на упыря. Выражение глаз вполнеподходящее. Мой шифоньер подпирал детина с трапециевидной шеей, блеклымиглазами и волосатыми ручищами. Любой психиатр, раз взглянув на него, увереннопоставил бы диагноз: олигофрен. Его близкий родственник, судя по виду, маячилза моей спиной.

Утро мне мгновенно разонравилось. Я робко кашлянула исказала:

— Здравствуйте.

— Привет, — проронил «упырь-кузнечик» иухмыльнулся. Сходство с Дракулой стало абсолютным.

— Извините, я не знала, что у меня гости.

— Ховальник закрой! — пролаял олигофрен. Поинтонации я сообразила, что будет лучше замолчать, и замолчала, переступая с ногина ногу. Упырь вдруг подмигнул мне с озорством, вроде бы чему-то радуясь.Повода обрадоваться в ответ я не видела, но на всякий случай слабо улыбнулась.

— Ну, что, — сказал он, — вот и встретились.Садись, красавица.

Я присела на уголок дивана и замерла.

Сонька слабо мерцала глазищами, но так и не заревела.

— Вы меня, ради Бога, извините, — пролепеталая, — Но я не знаю, кто вы.

— Узнаешь, — опять обрадовался он. Положительно, учеловека хорошее настроение. — Мы тут с твоей подружкой побеседовали…интересные вещи узнали.

Я попробовала вообразить эти самые интересные вещи, но несмогла. Решительно невозможно было о чем-либо думать: внутренности вибрировали,а мозг окутывала прочная пелена. Одна фраза настойчиво всплывала, волнуя душу:«Ну надо же…»

Я опять кашлянула, так, на всякий случай, и покосилась наолигофрена. Он вроде бы дремал, вперив кристально чистый взгляд в «кузнечика».Тот подергал свое ухо, хохотнул и сказал:

— Что расскажешь веселенького, а?

Я протянула:

— А-а-а-а? — вроде бы вопросительно, голос мой былвысок, тонок и заметно дрожал.

— Не хочешь? — опечалился длинноногий, а япоспешно возразила:

— Очень хочу, только не знаю что, то есть что именно выхотите услышать.

— Ага, — он кивнул, а я попыталась вспомнить, небыло ли сообщений по радио о каком-либо побеге из сумасшедшего дома, эта троицане иначе как оттуда.

— Может быть, мы попробуем как-то по-другому? — Неочень рассчитывая на везение, предложила я. — Может быть, вы чуть-чутьнамекнете, что хотите услышать? Я с удовольствием…

— Ага, — опять сказал он, — Ну что ж…

Тогда расскажи-ка нам о своем Витьке, чего это ему на местене сидится?

Обижаться на человека я не могла: он вроде бы хотел помочь изадавал наводящие вопросы, но дело в том, что я совершенно не представляла, гдеВитьке должно сидеться, хотя кое-какие очень личные соображения у меня по этомуповоду были. Оставалась надежда на еще один дополнительный вопрос, но вот беда:олигофрен рядом заволновался, козырнул взглядом и почесал здоровенный кулак.Идиот поймет, что означает такой жест. Проверять, отгадала я или нет, желанияне было, и я торопливо спросила:

— Нельзя ли немножко поконкретней?

Про Витю то есть, что вас интересует?

— Да все.

Нет, он, как видно, решил меня уморить.

— Ты только не дергайся, твоя подружка нам все выложила.Ясно?

Я покосилась на Соньку в робкой надежде: может быть, хотьона намекнет, что от меня хотят. Сонька намекать не стала, но вдруг икнула.Громко и как-то жалобно.

Потом еще раз и еще. Прикрыла рот рукой, вытаращила глазищии икала как заведенная. Потом начала трястись. «Кузнечик» посмотрел на нес синтересом, по-птичьи держа голову, и спросил:

— И часто она так?

— Нет, — торопливо заверила я, — только когдасильно напугается.

— И что, это врожденное? — он выразительнопокрутил пальцем у виска.

— Ага. У нее родимчик.

Такого слова он не знал, это точно, но оно ему понравилось.Он удовлетворенно кивнул, продолжая поглядывать на Соньку.

Та исправно икала и вдруг погрозила мне кулаком.

— Ишь ты, — хохотнул длинноногий, — не иначекак ее с высокого места мамка роняла.

— Может быть, — Немного подумав, согласилась я.«Кузнечик» начинал мне нравиться. — Вы вот про Витю спрашивали, так чтовам интересно?

— Да все, — обрадовался он.

— Ладно, — пришлось согласиться мне, — я вамтогда расскажу, как я с ним познакомилась и почему. Сонька, вот она то есть,его со школы знает. В одном классе учились. А у нас такая неприятность вышла… —я рассказала про неприятность. Бог знает в какой раз за последние дни.«Кузнечик» слушал, кивал и ухмылялся. Потом стал вопросы задавать, а я отвечатьна них. Вопросов было много, и я старалась, как могла.

Один мне особенно не понравился.

— А что это за рыжий парень возле вас вертелся?

— Рыжий? Это следователь. Тарасов его фамилия.Документы показывал, вон ей, — я ткнула пальцем в Соньку, отчего та сталаикать громче. — А я его один раз видела.

Вот, — я решила сменить тему, — а Витя Оборотня досмерти боится, расхрабрилась я, видя, что олигофрен вроде бы опятьзаснул. — А он мне по телефону названивает.

— Кто?

— Оборотень.

— Зачем? — удивился «кузнечик».

— Велит его деньги искать.

— Чего? — Не понял он.

Я пожала плечами:

— Говорит, не найдешь, будет плохо.

Он рукой махнул:

— Не бери в голову: найдешь, не найдешь — хорошо тебеуже не будет.