Читать книгу "Выше стен - Тори Ру"

зла, ладно? Я не знала твоей версии событий. Вам с отцом нужно выйти к свету и простить друг друга. Не в моих силах на вас повлиять, но все же… Просто знай, твой папа неплох. Его уважают и любят в городе, о нем говорят только хорошее. Его семья — его крепость, его сила, источник энергии. Он оберегает личную жизнь, сторонится скандалов. Делает добрые дела, но ты… ты не можешь его простить, да?

Я морщусь от приступа внезапной изжоги.

— Папаша постоянно унижал мою мать — оскорблял, ни во что не ставил, изменял. Когда я ушел, он забыл и обо мне: не поддерживал, не прислал ни рубля, хотя я нуждался. Я счастлив, что для всех он хороший. Но решу все сам, поняла?

Регина молчит, тоненькие пальцы в моей ладони трепещут. Я перегнул палку. Вздохнув, отпускаю ее, допиваю чай, ставлю чашку на пол и меняю тему.

— Все хотел спросить… Что это был за танец? Тогда, в клубе.

— Фолия. Меня научили ему мамины друзья-актеры. Танец прямиком из позднего Средневековья, но он прекрасен, и какая разница, к месту и ко времени он или нет. Наносное не меняет сути, ты тоже это увидел… — Она осторожно дотрагивается до моих волос, гладит затылок, спускается к шее… — Пожалуйста, прости меня, я никогда не хотела причинять тебе боль!..

В камине трещат дрова, ветер стих, снег за окнами кружится крупными хлопьями. Веки тяжелеют. Я ощущаю тепло ее губ на виске, на лбу, на губах. Она садится ко мне на колени и, зафиксировав лицо теплыми ладошками, не дает отвести взгляд.

— Со мной тебе не нужны никакие стены. Просто помни об этом, ладно?

В ушах шумит, сердце колотится под ребрами. Я в раздрае и никогда не был настолько потерянным, зависимым и слабым.

Можно попробовать сыграть в сволочь, оттолкнуть ее, нахамить и, натянув паскудную ухмылочку, слиться, продолжая люто ненавидеть себя и делая вид, что все так и было задумано, но зачем, если эта черная ночь станет самым светлым моментом в моей беспросветной дерьмовой жизни?

Я буду жалеть. Буду жалеть в любом случае, но лучше уж — о содеянном.

Руки сами лезут под ее свитер, стаскивают его, расстегивают застежки на лифчике. Хочется хоть на час избавиться от холода и боли, снова очутиться в ее стонах, слезах и клятвах, в ней самой. Хочется любить ее, и чтобы она любила…

С треском швов выворачиваюсь из худака, целую ее губы, шею, грудь, тонкие бледные шрамы на животе, татуировки на бедрах. Ее тепло обволакивает, я вязну в нем.

Время остановилось, проблемы отлетели на десятый план. Девочка в моих руках стала для меня центром мира, и я хочу, чтобы ей было со мной хорошо. Она откликается на каждое движение, позволяет мне абсолютно все, громко стонет и тихонько всхлипывает:

— Я люблю тебя… ты… такой красивый…

Сознание на миг отключается, через седьмое небо меня забрасывает в чертов космос.

Когда прихожу в себя, она расфокусированно смотрит мне в глаза, и разгоряченное лицо словно светится изнутри. Пульс и дыхание постепенно приходят в норму, и я шепчу:

— Ты тоже… красивая… Ты… такая красивая…

***

Мерное тиканье настенных часов проникает в сон, но приятная усталость и расслабленность не дают пошевелиться. В гостиной посветлело и похолодало, Регина сопит на моем плече, но на душе полный штиль — ни мук совести, ни приступов стыда. Я снова сделал это, нам было круто вместе. Об остальном я подумаю завтра.

Поправляю плед, обнимаю ее, утыкаюсь носом в теплую макушку и снова проваливаюсь к Морфею, но сквозь слой ваты слух тревожит шорох протекторов и обрывки телефонного разговора.

«…Наташа, я на месте, забрал накладные…»

«…Сейчас проверю, как дети, и прибуду в салон…»

Знакомый навязчивый голос раздается слишком близко, обламывает, мешает, дико злит, его вообще не должно тут быть…

Разуваю глаза и громко матерюсь — у дивана стоит папаша, и его лицо дергается от недоумения, осознания, беспомощности и гнева. Я с интересом слежу за сменой его настроений и улавливаю фантомное злорадство.

— Ты… — цедит он. — Моральный урод чертов…

Регина просыпается, одаривает мир блаженной улыбкой, но тут же взвивается и, прикрывшись пледом, стонет:

— Это не то, о чем ты… — Папаша непреклонен, и она бросает дурацкую затею с оправданиями. — Черт. Андрей, не говори маме? Я сама ей все расскажу!

Она в ужасе, мне бы заткнуться, но выражение отцовской физиономии непередаваемо, и меня несет:

— Ты же сам велел мне ее развлекать, — ухмыляюсь как можно поганее и развязно подкладываю под голову руку. — Вот я и развлек.

— Нет, Андрей, не слушай его! Он прикидывается, чтобы казаться хуже!

Регина бросается на мою защиту, но я лишь подначиваю придурка:

— Расслабься ты, мы с ней уже пару недель спим!

Видимо, я все же перестарался — отец бледнеет, как будто собрался склеить ласты, и еле слышно бубнит:

— Святослав, на пару слов. В мой кабинет. Регина, ради бога, оденься. И… жди здесь…

Он отворачивается и бредет к коридору. Нехотя встаю, натягиваю джинсы и ковыляю следом.

— А что такого? Ей вроде как тоже восемнадцать. Все было добровольно, какие проблемы? — Я корчу из себя дурака, хотя начинаю бояться последствий. Слишком уж странной выглядит реакция папаши.

Он плотно прикрывает дверь кабинета, прислушивается к тишине, разворачивается и прет на меня.

— Так это ты? Ты — тот самый парень, который ее охмурил? Это ты?

— Ну да… — До меня начинает доходить: причина его ярости — деньги.

Деньги! Не она. И не я.

Я не пячусь — стою как вкопанный, и папаша наконец осознает, что я выше и шире в плечах. Он ни хрена мне не сделает, не посмеет. А его грязное бабло по праву принадлежит мне.

— Где деньги, подонок? — рычит он. — Верни. Верни, прошу по-хорошему!.. Я скопил их для Регины!

Кровь отливает от головы — это удар ниже пояса, и я его пропустил. Чтобы устоять на ногах, хватаюсь за угол сейфа и глубоко дышу.

Он отдал гребаный миллион своей «радости», в то время как я несколько лет питался дошиками, разрывался между мамой, учебой и карьерой мальчика на побегушках, терпел унижения и выл от отчаяния в подушку.

Зачем я играю в героя, ради кого? Ради тех, кто недостоин даже моего взгляда?

Я растерянно пялюсь на придурка, но его холеное лицо не выражает ничего, кроме презрения. Знакомо. Ничего не изменилось — я все то же недоразумение, непонятно как попавшее в его