Читать книгу "Великое заклятие - Дэвид Геммел"

— Было время, — поразмыслив, сказал Кебра, — когда я мог побить любого на свете лучника. Но с годами стал замечать, что вижу уже не так ясно. Когда мне стукнуло пятьдесят, я перестал разбирать мелкие буквы и начал подумывать о возвращении домой — ведь ничто не длится вечно. Но Зубру думать несвойственно. На его взгляд, король просто дал ему понять, что больше не считает его мужчиной, и Зубра это задело.

— Нам всем несладко. Белый Волк поведет домой почти две тысячи человек, из которых каждый хоть немного, да обижен. Но главное то, что мы живы, Кебра. Я сражался еще за отца нынешнего короля, как и ты, и тридцать пять лет проносил меч на боку. Теперь я устал. Долгие переходы тяжелы для старых костей — даже Зубру придется с этим согласиться.

— Зубр ни с чем не соглашается. Видел бы ты его лицо, когда огласили список. Я стоял рядом с ним, и знаешь, что он сказал? «С какой это стати меня причислили к этим старым хрычам?» Я только посмеялся — подумал, что он шутит. Но он не шутил. Он думает, что ему по-прежнему двадцать пять. — Кебра тихо выругался. — Ну зачем он полез в драку с этим вентрийцем? Что, если тот умрет?

— Если он умрет, Зубра повесят. Даже думать об этом неохота. С чего он, в самом деле, полез драться?

— Офицер пошутил насчет его преклонных лет.

— А что остальные?

— Понятия не имею. Спросим самого Зубра, когда найдем. Пострадавший офицер входит в свиту Маликады.

— Еще того не легче. Маликада может потребовать казни в любом случае. Он человек жестокий.

— Белый Волк нипочем этого не допустит.

— Времена меняются, Кебра. Белого Волка отсылают домой вместе с нами. Вряд ли в его власти противостоять Маликаде.

— Чума бы его взяла, этого Зубра! — рявкнул Кебра. — Вечно от него одни хлопоты. Помнишь, как они с Орендо стащили ту свинью? — Сказав это, лучник осекся. — Извини, дружище, я ляпнул не подумав.

— Орендо виновен в насилии и убийстве, — пожал плечами Ногуста. — Его смерть печалит меня, однако она стала следствием его собственных действий.

— Странно все же. Я неплохо разбираюсь в людях и никогда бы не поверил, что Орендо на такое способен.

— Я тоже, — сказал Ногуста и переменил разговор. —Так где же нам искать Зубра?

— Он был пьян, когда колошматил вентрийцев — а после драки его всегда тянет к бабам, сам знаешь. В этой округе борделей штук двести, и я не собираюсь рыскать по ним всю ночь.

— Но в один мы все-таки могли бы зайти, — с ухмылкой заметил Ногуста.

— Зачем? Вряд ли Зубр окажется именно там.

Ногуста положил руку на плечо другу.

— Сейчас у меня на уме не Зубр, а мягкое тело и теплая постель.

— Ты как хочешь, а я возвращаюсь в казарму. У меня и там койка теплая.

— Зубр отказывается стареть, а ты — оставаться молодым, — вздохнул Ногуста. — Вы, белые, для меня просто загадка.

— Без загадок жизнь скучна.

Ногуста ушел, а Кебра, прихватив с собой вина, отправился в казарму. В комнате, где он жил вместе с Ногустой и Зубром, было холодно и пусто.

Койка Зубра стояла неприбранная, одеяла валялись на полу. Старший кул больше не заходил к ним с инспекциями, и Зубр, не опасаясь наказания, дал волю своему неряшеству.

На аккуратно застеленной кровати Ногусты лежал его мундир.

К постели Кебры никто бы не смог придраться: одеяла сложены квадратиком, подушка сверху, простыня туго натянута, углы завернуты, как по линейке. Кебра разжег огонь в очаге. Золу он выгреб еще утром и сложил с безукоризненной симметрией дрова и растопку.

Ногуста теперь, наверное, лежит с толстой, потной шлюхой — двадцатый из тех, кого она обслужила за день. Бр-р! Даже думать тошно.

Кебра прошел в баню. Котлы не топились, и вода остыла, но он все-таки помылся — старательно, щеткой и мылом. Чистых полотенец на полке не оказалось. Он сердито порылся в корзине для использованных и вытерся наименее мокрым из всех.

Подобная расхлябанность действовала ему на нервы. С одеждой в руках он вернулся к себе и сел, весь дрожа, перед огнем. Ночная рубашка, взятая им из сундучка, хрустела и пахла свежим полотном. Кебра надел ее, и ему сразу полегчало.

На сердце у него, точно камень, лежали слова Илбрена: «Тебе давно пора завести жену и растить сыновей».

Клиенты считали Палиму женщиной с золотым сердцем, и она поддерживала в них это мнение — особенно теперь, когда черты ее начали расплываться под действием лет и законов тяготения. Сердце ее и впрямь напоминало золото — холодное, твердое и хорошо запрятанное.

Лежа на кровати, она смотрела на здоровенную фигуру у окна. Зубра, щедрого гиганта, не отягощенного умственными способностями и воображением, она знала хорошо. Нужды его были просты, требования незамысловаты, сил хоть отбавляй. Вот уже год — с тех пор, как дренаи заняли город — он хотя бы раз в неделю бывал у нее. Платил он хорошо, не лез с разговорами и обещаниями и редко оставался дольше необходимого.

Иное дело сегодня. В постели он крепко обнял ее, а потом уснул. Обычно он, уходя, оставлял ей серебряную монету, а нынче, как только пришел, дал золотой полураг. 11алима попыталась возбудить его, что обыкновенно не составляло труда, но Зубр оказался не в настроении. Палима не возражала. Если мужчина платит золотом только за то, чтобы полежать с ней в обнимку — ей же. лучше. Он проспал часа два, не отпуская ее, потом встал, оделся и отошел к окну. Время шло, а он все стоял там при свете фонаря — огромный, с широченными плечами и длинными могучими руками, теребил свои белые моржовые усы и смотрел на темную площадь внизу.

— Возвращайся в постель, милок, — позвала женщина. — Дай Палиме малость поколдовать над тобой.

— Не сегодня, — ответил он.

— Что это с тобой? Расскажи Палиме.

— Как по-твоему, сколько мне лет? — спросил он вдруг, повернувшись к ней. Шестьдесят пять, никак не меньше, прикинула она, глядя на его лысину и седые усы. Мужчины что дети малые.

— Годов сорок, — сказала она вслух.

Он как будто остался доволен, и напряжение отпустило его.

— Вообще-то я старше, но совсем этого не чувствую. А меня домой отправляют. Всех, кто постарше, отправляют домой.

— А тебе домой разве не хочется?

— Я пришел к Белому Волку один из первых. Дренан тогда обложили со всех сторон, и от королевской армии, считай, ничего не осталось. Но мы побили их всех, одних за другими. Когда я был мальцом, нашей землей правили чужеземцы, а мы, простые мужики, сделали мир другим. Теперь владения нашего короля простираются… — Зубр умолк и закончил неуклюже: — На тысячи миль.

— Он самый великий король на свете, — вставила Палима, полагая, что Зубр именно это хочет услышать.